Он спустился вниз по витой лестнице, и вошел опять в спальню графини. Мертвая
     старуха сидела, окаменев; лицо ее выражало глубокое спокойствие. Германн
     остановился перед нею, долго смотрел на нее, как бы желая удостовериться в
     ужасной истине; наконец вошел в кабинет ощупал за обоями дверь, и стал сходить
     по темной лестнице, волнуемый странными чувствованиями. По этой самой лестнице,
     думал он, может быть лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, в такой же час,
     в шитом кафтане, причесанный а l'oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную
     свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а
     сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться...
      Под лестницею Германн нашел дверь, которую отпер тем же ключом, и очутился в
     сквозном корридоре, выведшем его на улицу.
     
     
      V.
      В эту ночь явилась ко мне покойница
      баронесса фон-В***. Она была вся в белом,
      и сказала мне: "Здравствуйте, господин советник!"
      Шведенборг.
     
      Три дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн отправился в ***
     монастырь, где должны были отпевать тело усопшей графини. Не чувствуя раскаяния,
     он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердивший ему: ты убийца
     старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что
     мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, - и решился явиться на
     ее похороны, чтобы испросить у ней прощения.
      Церковь была полна. Германн насилу мог пробраться сквозь толпу народа. Гроб
     стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Усопшая лежала в нем с
     руками, сложенными на груди, в кружевном чепце и в белом атласном платье. Кругом
     стояли ее домашние: слуги в черных кафтанах с гербовыми лентами на плече, и со
     свечами в руках; родственники в глубоком трауре, - дети, внуки и правнуки. Никто
     не плакал; слезы были бы - une affectation. Графиня так была стара, что смерть
     ее никого не могла поразить, и что ее родственники давно смотрели на нее, как на
     отжившую. Молодой архиерей произнес надгробное слово. В простых и трогательных
     выражениях представил он мирное успение праведницы, которой долгие годы были
     тихим, умилительным приготовлением к христианской кончине. "Ангел смерти обрел
     ее, - сказал оратор, - бодрствующую в помышлениях благих и в ожидании жениха
     полунощного". Служба совершилась с печальным приличием. Родственники первые
     пошли прощаться с телом. Потом двинулись и многочисленные гости, приехавшие
     поклониться той, которая так давно была участницею в их суетных увеселениях.
     После них и все домашние. Наконец приблизилась старая барская барыня, ровесница
     покойницы. Две молодые девушки вели ее под руки. Она не в силах была поклониться
     до земли, - и одна пролила несколько слез, поцеловав холодную руку госпожи
     своей. После нее Германн решился подойти ко гробу. Он поклонился в землю, и
     несколько минут лежал на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся,
     бледен как сама покойница, взошел на ступени катафалка и наклонился... В эту
     минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая
     одним глазом. Германн, поспешно подавшись назад, оступился, и навзничь грянулся
     об земь. Его подняли. В то же самое время Лизавету Ивановну вынесли в обмороке
     на паперть. Этот эпизод возмутил на несколько минут торжественность мрачного
     обряда. Между посетителями поднялся глухой ропот, а худощавый каммергер, близкий
     родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему подле него англичанину
     , что молодой офицер ее побочный сын, на что англичанин отвечал холодно: Oh?
      Целый день Германн был чрезвычайно расстроен. Обедая в уединенном трактире,
     он, против обыкновения своего, пил очень много, в надежде заглушить внутреннее
     волнение. Но вино еще более горячило его воображение. Возвратясь домой, он
     бросился, не раздеваясь, на кровать, и крепко заснул.
      Он проснулся уже ночью: луна озаряла его комнату. Он взглянул на часы: было
     без четверти три. Сон у него прошел; он сел на кровать, и думал о похоронах
     старой графини.
      В это время кто-то с улицы взглянул к нему в окошко, - и тотчас отошел.
     Германн не обратил на то никакого внимания. Чрез минуту услышал он, что отпирали
     дверь в передней комнате. Германн думал, что денщик его, пьяный по своему
     обыкновению, возвращался с ночной прогулки. Но он услышал незнакомую походку:
     кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом
     платье. Германн принял ее за свою старую кормилицу, и удивился, что могло
     привести ее в такую пору. Но белая женщина, скользнув, очутилась вдруг перед
     ним, - и Германн узнал графиню!
      - Я пришла к тебе против своей воли, - сказала она твердым голосом: - но мне
     велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, - но с
     тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил, и чтоб во всю жизнь уже после
     не играл. Прощаю тебе мою смерть, с тем, чтоб ты женился на моей воспитаннице
     Лизавете Ивановне...
      С этим словом она тихо повернулась, пошла к дверям, и скрылась, шаркая
     туфлями. Германн слышал, как хлопнула дверь в сенях, и увидел, что кто-то опять
     поглядел к нему в окошко.
      Германн долго не мог опомниться. Он вышел в другую комнату. Денщик его спал на
     полу; Германн насилу его добудился. Денщик был пьян по обыкновению: от него
     нельзя было добиться никакого толку. Дверь в сени была заперта. Германн
     возвратился в свою комнату, засветил свечку, и записал свое видение.
     
     
      VI.
      Атанде!
      Как вы смели мне сказать атанде?
      Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!
     
      Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так
     же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место. Тройка,
     семерка, туз - скоро заслонили в воображении Германна образ мертвой старухи.
     Тройка, семерка, туз - не выходили из его головы и шевелились на его губах.
     Увидев молодую девушку, он говорил: - Как она стройна!.. Настоящая тройка
     червонная. У него спрашивали: который час, он отвечал: - без пяти минут семерка.
     - Всякий пузастый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семерка, туз -
     преследовали его во сне, принимая все возможные виды: тройка цвела перед ним в
     образе пышного грандифлора, семерка представлялась готическими воротами, туз
     огромным пауком. Все мысли его слились в одну, - воспользоваться тайной, которая
     дорого ему стоила. Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в
     открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны. Случай
     избавил его от хлопот.
      В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного
     Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы,
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от