скир<дами>, воспитанные нянюшк<ами> и природою, гораздо милее наших однообразных
     красавиц, которые до свадьбы придерживаются мнения своих матерей, а там - мнения
     своих мужьев.
      Прощай, мой милый; что нового в свете? Объяви всем, что наконец и я пустился в
     поэзию. Намедни сочинил я надпись к портрету княжны Ольги (за что Лиза очень
     мило бранила меня):
     
     Глупа как истин<а>, скучна как совер<шенство.>
     
      Не лучше ли:
     
     Скучна (как истина, глупа как совершенство.)
     
      То и другое похоже на мысль. Попроси В. приискать первый стих и отныне считать
     меня поэтом.
     
     
     
     ГРОБОВЩИК
     
     Не зрим ли каждый день гробов,
     Седин дряхлеющей вселенной?
      Державин.
     
      Последние пожитки гробовщика Адрияна Прохорова были взвалены на похоронные
     дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда
     гробовщик переселялся всем своим домом. Заперев лавку, прибил он к воротам
     объявление о том, что дом продается и отдается в наймы, и пешком отправился на
     новоселье. Приближаясь к желтому домику, так давно соблазнявшему его воображение
     и наконец купленному им за порядочную сумму, старый гробовщик чувствовал с
     удивлением, что сердце его не радовалось. Переступив за незнакомый порог и нашед
     в новом своем жилище суматоху, он вздохнул о ветхой лачужке, где в течении
     осьмнадцати лет все было заведено самым строгим порядком; стал бранить обеих
     своих дочерей и работницу за их медленность, и сам принялся им помогать. Вскоре
     порядок установился; кивот с образами, шкап с посудою, стол, диван и кровать
     заняли им определенные углы в задней комнате; в кухне и гостиной поместились
     изделия хозяина: гробы всех цветов и всякого размера, также шкапы с траурными
     шляпами, мантиями и факелами. Над воротами возвысилась вывеска, изображающая
     дородного Амура с опрокинутым факелом в руке, с подписью: "здесь продаются и
     обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются на прокат и починяются
     старые". Девушки ушли в свою светлицу. Адриян обошел свое жилище, сел у окошка и
     приказал готовить самовар.
      Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили
     своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми, дабы сей противоположностию
     сильнее поразить наше воображение. Из уважения к истине мы не можем следовать их
     примеру, и принуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно
     соответствовал мрачному его ремеслу. Адриян Прохоров обыкновенно был угрюм и
     задумчив. Он разрешал молчание разве только для того, чтобы журить своих
     дочерей, когда заставал их без дела глазеющих в окно на прохожих, или чтоб
     запрашивать за свои произведения преувеличенную цену у тех, которые имели
     несчастие (а иногда и удовольствие) в них нуждаться. И так Адриян, сидя под
     окном, и выпивая седьмую чашку чаю, по своему обыкновению был погружен в
     печальные размышления. Он думал о проливном дожде, который, за неделю тому
     назад, встретил у самой заставы похороны отставного бригадира. Многие мантии от
     того сузились, многие шляпы покоробились. Он предвидел неминуемые расходы, ибо
     давний запас гробовых нарядов приходил у него в жалкое состояние. Он надеялся
     выместить убыток на старой купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась
     при смерти. Но Трюхина умирала на Разгуляе, и Прохоров боялся, чтоб ее
     наследники, не смотря на свое обещание, не поленились послать за ним в такую
     даль, и не сторговались бы с ближайшим подрядчиком.
      Сии размышления были прерваны нечаянно тремя фран-масонскими ударами в дверь.
     "Кто там?" - спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в котором с первого
     взгляду можно было узнать немца ремесленника, вошел в комнату и с веселым видом
     приближился к гробовщику. "Извините, любезный сосед", сказал он тем русским
     наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем, "извините, что я вам
     помешал... я желал поскорее с вами познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб
     Шульц, и живу от вас через улицу, в этом домике, что против ваших окошек. Завтра
     праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас и ваших дочек отобедать у меня
     по-приятельски". Приглашение было благосклонно принято. Гробовщик просил
     сапожника садиться и выкушать чашку чаю, и, благодаря открытому нраву Готлиба
     Шульца, вскоре они разговорились дружелюбно. "Каково торгует ваша милость?"
     спросил Адриян. - "Э хе хе", отвечал Шульц, "и так и сяк. Пожаловаться не могу.
     Хоть конечно мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без
     гроба не живет". - "Сущая правда", заметил Адриян; "однако ж, если живому не на
     что купить сапог, то не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром
     берет себе гроб". Таким образом беседа продолжалась у них еще несколько времени;
     наконец сапожник встал и простился с гробовщиком, возобновляя свое приглашение.
      На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из
     калитки новокупленного дома, и отправились к соседу. Не стану описывать ни
     русского кафтана Адрияна Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи,
     отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю,
     однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели желтые шляпки и красные
     башмаки, что бывало у них только в торжественные случаи.
      Тесная квартирка сапожника была наполнена гостями, большею частию немцами
     ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских чиновников был один
     буточник, чухонец Юрко, умевший приобрести, не смотря на свое смиренное звание,
     особенную благосклонность хозяина. Лет двадцать пять служил он в сем звании
     верой и правдою, как почталион Погорельского. Пожар двенадцатого года, уничтожив
     первопрестольную столицу, истребил и его желтую бутку. Но тотчас, по изгнании
     врага, на ее месте явилась новая, серинькая с белыми колонками дорического
     ордена, и Юрко стал опять расхаживать около нее с секирой и в броне сермяжной.
     Он был знаком большей части немцев, живущих около Никитских ворот: иным из них
     случалось даже ночевать у Юрки с воскресенья на понедельник. Адриян тотчас
     познакомился с ним, как с человеком, в котором рано или поздно может случиться
     иметь нужду, и как гости пошли за стол, то они сели вместе. Господин и госпожа
     Шульц и дочка их, семнадцатилетняя Лотхен, обедая с гостями, все вместе угощали
     и помогали кухарке служить. Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриян ему не
     уступал; дочери его чинились; разговор на немецком языке час от часу делался
     шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную бутылку,
     громко произнес по-русски: "За здоровье моей доброй Луизы!" Полушампанское
     запенилось. Хозяин нежно поцаловал свежее лицо сорокалетней своей подруги, и
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от