на милой капитанской дочке.
      Слух о моем аресте поразил все мое семейство. Марья Ивановна так просто
     рассказала моим родителям о странном знакомстве моем с Пугачевым, что оно не
     только не беспокоило их, но еще заставляло часто смеяться от чистого сердца.
     Батюшка не хотел верить, чтобы я мог быть замешан в гнусном бунте, коего цель
     была ниспровержение престола и истребление дворянского рода. Он строго допросил
     Савельича. Дядька не утаил, что барин бывал в гостях у Емельки Пугачева, и что-
     де злодей его таки жаловал; но клялся, что ни о какой измене он и не слыхивал.
     Старики успокоились и с нетерпением стали ждать благоприятных вестей. Марья
     Ивановна сильно была встревожена, но молчала, ибо в высшей степени была одарена
     скромностию и осторожностию.
      Прошло несколько недель... Вдруг батюшка получает из Петербурга письмо от
     нашего родственника князя Б**. Князь писал ему обо мне. После обыкновенного
     приступа, он объявлял ему, что подозрения насчет участия моего в замыслах
     бунтовщиков к несчастию оказались слишком основательными, что примерная казнь
     должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения к заслугам и
     преклонным летам отца, решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от
     позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное
     поселение.
      Сей неожиданный удар едва не убил отца моего. Он лишился обыкновенной своей
     твердости, и горесть его (обыкновенно немая) изливалась в горьких жалобах.
     "Как!" - повторял он, выходя из себя. - "Сын мой участвовал в замыслах Пугачева!
     Боже праведный, до чего я дожил! Государыня избавляет его от казни! От этого
     разве мне легче? Не казнь страшна: пращур мой умер на лобном месте, отстаивая
     то, что почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и
     Хрущевым. Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с
     убийцами, с беглыми холопьями!.. Стыд и срам нашему роду!.." Испуганная его
     отчаянием матушка не смела при нем плакать и старалась возвратить ему бодрость,
     говоря о неверности молвы, о шаткости людского мнения. Отец мой был неутешен.
      Марья Ивановна мучилась более всех. Будучи уверена, что я мог оправдаться,
     когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почитала себя виновницею
     моего несчастия. Она скрывала от всех свои слезы и страдания, и между тем
     непрестанно думала о средствах, как бы меня спасти.
     
      Однажды вечером батюшка сидел на диване, перевертывая листы Придворного
     Календаря; но мысли его были далеко, и чтение не производило над ним
     обыкновенного своего действия. Он насвистывал старинный марш. Матушка молча
     вязала шерстяную фуфайку и слезы изредко капали на ее работу. Вдруг Марья
     Ивановна, Тут же сидевшая за работой, объявила, что необходимость ее заставляет
     ехать в Петербург, и что она просит дать ей способ отправиться. Матушка очень
     огорчилась. "Зачем тебе в Петербург?" - сказала она. - "Неужто, Марья Ивановна,
     хочешь и ты нас покинуть?" Марья Ивановна отвечала, что вся будущая судьба ее
     зависит от этого путешествия, что она едет искать покровительства и помощи у
     сильных людей, как дочь человека, пострадавшего за свою верность.
      Отец мой потупил голову: всякое слово, напоминающее мнимое преступление сына,
     было ему тягостно и казалось колким упреком. "Поезжай, матушка!" - сказал он ей
     со вздохом. - "Мы твоему счастию помехи сделать не хотим. Дай бог тебе в женихи
     доброго человека, не ошельмованного изменника". Он встал и вышел из комнаты.
      Марья Ивановна, оставшись наедине с матушкою, отчасти объяснила ей свои
     предположения. Матушка со слезами обняла ее и молила бога о благополучном конце
     замышленного дела. Марью Ивановну снарядили, и через несколько дней она
     отправилась в дорогу с верной Палашей и с верным Савельичем, который,
     насильственно разлученный со мною, утешался по крайней мере мыслию, что служит
     нареченной моей невесте.
      Марья Ивановна благополучно прибыла в Софию и, узнав на почтовом дворе, что
     Двор находился в то время в Царском Селе, решилась тут остановиться. Ей отвели
     уголок за перегородкой. Жена смотрителя тотчас с нею разговорилась, объявила,
     что она племянница придворного истопника, и посвятила ее во все таинства
     придворной жизни. Она рассказала, в котором часу государыня обыкновенно
     просыпалась, кушала кофей, прогуливалась; какие вельможи находились в то время
     при ней; что изволила она вчерашний день говорить у себя за столом, кого
     принимала вечером, - словом, разговор Анны Власьевны стоил нескольких страниц
     исторических записок и был бы драгоценен для потомства. Марья Ивановна слушала
     ее со вниманием. Они пошли в сад. Анна Власьевна рассказала историю каждой аллеи
     и каждого мостика, и, нагулявшись, они возвратились на станцию очень довольные
     друг другом.
      На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и тихонько пошла
     в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под
     свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно
     выплывали из-под кустов, осеняющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного
     луга, где только что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра
     Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и
     побежала ей навстречу Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую
     минуту раздался приятный женский голос: "Не бойтесь, она не укусит". И Марья
     Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна
     села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела; а Марья
     Ивановна, со своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела
     рассмотреть ее с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце
     и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало
     важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть
     неизъяснимую. Дама первая перервала молчание.
      "Вы верно не здешние?" - сказала она.
      - Точно так-с: я вчера только приехала из провинции. ё
      "Вы приехали с вашими родными?"
      - Никак нет-с. Я приехала одна. ё
      "Одна! Но вы так еще молоды".
      - У меня нет ни отца, ни матери. ё
      "Вы здесь конечно по каким-нибудь делам?"
      - Точно так-с. Я приехала подать просьбу государыне.
      "Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?"
      - Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия.
      "Позвольте спросить, кто вы таковы?"
      - Я дочь капитана Миронова.
      "Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских
     крепостей?"
      - Точно так-с.
      Дама, казалось, была тронута. "Извините меня" - сказала она голосом еще более
     ласковым, - "если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне,
     в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь".
      Марья Ивановна встала и почтительно ее благодарила. Все в неизвестной даме
     невольно привлекало сердце и внушало доверенность. Марья Ивановна вынула из
     кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от