Старинная песня
     
      Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним
     ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение мое в
     Симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем.
     Все это меня мучило.
      Старик угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только
     покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться, и не знал с чего начать.
     Наконец я сказал ему: "Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам,
     что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперед вести
     себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся".
      - Эх, батюшка Петр Андреич! - отвечал он с глубоким вздохом. - Сержусь-то я на
     самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в
     трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с
     кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я
     на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
      Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не
     располагать ни одною копейкою. Он мало-по-малу успокоился, хотя все еще изредка
     ворчал про себя, качая головою: "Сто рублей! легко ли дело!"
      Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные
     пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце
     садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному
     крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону, и наконец, сняв
     шапку, оборотился ко мне и сказал: "Барин, не прикажешь ли воротиться?"
      - Это зачем?
      "Время ненадежно: ветер слегка подымается; - вишь, как он сметает порошу".
      - Что ж за беда!
      "А видишь там что?" (Ямщик указал кнутом на восток.)
      - Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба.
     ё "А вон - вон: это облачко".
      Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва
     за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран.
      Я слыхал о тамошних мятелях, и знал, что целые обозы бывали ими занесены.
     Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался
     мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции, и
     велел ехать скорее.
      Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между
     тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая
     тяжело подымалась, росла, и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег - и
     вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась мятель. В одно мгновение темное
     небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. "Ну барин", - закричал ямщик -
     "беда: буран!"...
      Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой
     выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича;
     лошади шли шагом - и скоро стали.
      - "Что же ты не едешь?" - спросил я ямщика с нетерпением. - "Да что ехать? -
     отвечал он, слезая с облучка; невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла
     кругом. - Я стал было его бранить. Савельич за него заступился: "И охота было не
     слушаться" - говорил он сердито - "воротился бы на постоялый двор, накушался бы
     чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда
     спешим? Добро бы на свадьбу!" - Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так
     и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка
     вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич
     ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги,
     но ничего не мог различить, кроме мутного кружения мятели... Вдруг увидел я что-
     то черное. "Эй, ямщик!" - закричал я - "смотри: что там такое чернеется?" Ямщик
     стал всматриваться. - А бог знает, барин, - сказал он, садясь на свое место: -
     воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк
     или человек.
      Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам
     навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком. "Гей, добрый человек!" -
     закричал ему ямщик. - "Скажи, не знаешь ли где дорога?"
      - Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе, - отвечал дорожный, - да что
     толку?
      - Послушай, мужичок, - сказал я ему - знаешь ли ты эту сторону? Возьмешься ли
     ты довести меня до ночлега?
      - "Сторона мне знакомая" - отвечал дорожный - "слава богу, исхожена изъезжена
     вдоль и поперег. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь
     остановиться, да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем
     дорогу по звездам".
      Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле,
     ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал
     ямщику: "Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай в право да поезжай". - А
     почему ехать мне в право? - спросил ямщик с неудовольствием. - Где ты видишь
     дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой. - Ямщик казался
     мне прав. "В самом деле" - сказал я: - "почему думаешь ты, что жило не далече?"
     - А потому, что ветер оттоле потянул, - отвечал дорожный, - и я слышу, дымом
     пахнуло; знать, деревня близко. - Сметливость его и тонкость чутья меня изумили.
     Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо
     подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на
     одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю.
     Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил цыновку, закутался в
     шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды.
      Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть, и в котором до сих пор
     вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей
     жизни. Читатель извинит меня: ибо вероятно знает по опыту, как сродно человеку
     предаваться суеверию, не смотря на всевозможное презрение к предрассудкам.
      Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая
     мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран
     еще свирепствовал, и мы еще блуждали по снежной пустыне... Вдруг увидел я
     вороты, и въехал на барской двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было
     опасение, чтобы батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под
     кровлю родительскую, и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я
     выпрыгнул из кибитки, и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом
     глубокого огорчения. "Тише", - говорит она мне - "отец болен при смерти и желает
     с тобою проститься". - Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната
     слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к
     постеле; матушка приподымает полог и говорит: "Андрей Петрович, Петруша приехал;
     он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его". Я стал на колени, и
     устремил глаза мои на больного. Что ж?... Вместо отца моего, вижу в постеле
     лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от