Волге. Незнакомый предмет приближался. Я велел гребцам остановиться и дождаться
     его. Луна зашла за облако. Плывучий призрак сделался еще неяснее. Он был от меня
     уже близко, и я все еще не мог различить. - Что бы это было, говорили гребцы.
     Парус не парус, мачты не мачты... - Вдруг луна вышла из-за облака и озарила
     зрелище ужасное. К нам навстречу плыла висилица, утвержденная на плоту - 3 тела
     висели на перекладине. Болезненное любопытство овладело мною. - Я захотел
     взглянуть на лица висельников.
      По моему приказанию гребцы зацепили плот багром, лодка моя толкнулась о
     плывучую висилицу. Я выпрыгнул и очутился между ужасными столбами. - Яркая луна
     озаряла обезображенные лица несчастных. Один из них был старый чуваш, другой
     русский крестьянин, сильный и здоровый малый лет 20-ти. Но взглянув на третьего,
     я сильно был поражен и не мог удержаться от жалобного восклицания: это был
     Ванька, бедный мой Ванька, по глупости своей приставший к Пугачеву. Над ними
     прибита была черная доска, на которой белыми крупными буквами было написано:
     Воры и бунтовщики. Гребцы [смотрели] равнодушно, и ожидали меня, удерживая плот
     багром. Я сел опять в лодку. Плот поплыл вниз по реке. Висилица долго чернела во
     мраке. Наконец она исчезла - и лодка моя прича<ли>ла к высокому и крутому
     берегу...
      Я щедро расплатился с гребцами. Один из них повел меня к выборному деревни,
     находившейся у перевоза. Я вошел с ним вместе в избу. Выборный, услыша, что я
     требую лошадей, принял было меня довольно грубо, но мой вожатый сказал ему тихо
     несколько слов, и его суровость тотчас обратилась в торопливую услужливость. В
     одну минуту тройка была готова, я сел в тележку и велел себя везти в нашу
     деревню.
      Я скакал по большой дороге, мимо спящих деревень. Я боялся одного: быть
     остановлену на дороге. Если ночная встреча моя на Волге доказывала присутствие
     бунтовщиков, то она вместе была доказательством и сильного противудействия
     правительства. - На всякой случай я имел в кармане пропуск выданный мне
     Пугачевым, и приказ полковника Гринева. Но никто мне не встретился, и к утру я
     завидел реку и еловую рощу, за которой находилась наша деревня. - Ямщик ударил
     по лошадям, и через четверть часа я въехал в **.
      Барской дом находился на другом конце села. Лошади мчались во весь дух. Вдруг
     посереди улицы - ямщик начал их удерживать. - Что такое, - спросил я с
     нетерпением. - Застава, барин, - отвечал ямщик, с трудом остановя разъяренных
     своих коней. В самом деле, я увидел рогатку и караульного с дубиною. Мужик
     подошел ко мне <и> снял шляпу, спрашивая пашпорту. - Что это значит? спросил я
     его, зачем здесь рогатка? Кого ты караулишь? - Да мы, батюшка, бунтуем, ответил
     он, почесываясь.
      - А где ваши господа? спросил я с сердечным замиранием...
      - Господа-то наши где? повторил мужик. Господа наши в хлебном анбаре.
      - Как в анбаре?
      - Да Андрюха, земский, посадил, вишь, их в колодки - и хочет везти к батюшке-
     государю.
      - Боже мой! Отворачивай, дурак, рогатку. Что же ты зеваешь?
      Караульный медлил. Я выскочил из телеги, треснул его (виноват) в ухо - и сам
     отодвинул рогатку. - Мужик мой глядел на меня с глупым недоумением. Я сел опять
     в телегу [и] велел скакать к барскому дому. Хлебный анбар находился на дворе. У
     запертых дверей стояли два мужика так<же> с дубинами. - Телега остановилась
     прямо перед ними. - Я выскочил и бросился прямо на них. - Отворяйте двери!
     сказал я им. Вероятно, вид мой был страшен. По крайней мере, оба убежали, бросив
     дубины. Я попытался сбить замок, а двери выломать, но двери были дубовые, а
     огромный замок несокрушим. В эту минуту статный молодой мужик вышел из
     людской избы, и с видом надменным спросил меня, как я смею буянить. - Где
     Андрюшка земский, закричал я ему. - Кликнуть его ко мне.
      - Я сам Андрей Афанасьевич, а не Андрюшка, отвечал он мне, гордо подбочась.
     Чего надобно?
      Вместо ответа я схватил его за ворот и, притащив к дверям анбара, велел их
     отпирать. Земский было заупрямился, но отеческое наказание подействовало и на
     него. Он вынул ключ и отпер анбар. - Я кинулся через порог и в темном углу,
     слабо освещенном узким отверстием, прорубленным в потолке, увидел мать и отца.
     Руки их были связаны - на ноги набиты были колодки. Я бросился их обнимать и не
     мог выговорить ни слова. Оба смотрел<и> на меня с изумлением, - 3 года военной
     жизни так изменили меня, что они не могли меня узнать. Матушка ахнула и залилась
     слезами.
      Вдруг услышал я милый знакомый голос. - Петр Андреич! Это вы! Я остолбенел...
     оглянулся и вижу в другом углу Марью Ивановну, также связанную.
      Отец глядел на меня молча - не смея верить самому себе. Радость блистала на
     лице его. Я спешил саблею разрезать узлы их веревок.
      - Здравствуй, здравствуй, Петруша, говорил отец мне, прижимая меня к сердцу,
     слава богу, дождались тебя...
      - Петруша, друг мой, [говорила] матушка. Как тебя господь привел! Здоров ли
     ты?
      Я спешил их вывести из заключения, - но подошед к двери, я нашел ее снова
     запертою. - Андрюшка, закричал я, отопри! - Как не так, отвечал из-за двери
     земский. Сиди-ка сам здесь. Вот ужо научим тебя буянить, да за ворот таскать
     государевых чиновников!
      Я стал осматривать анбар, ища, не было ли какого-нибудь способа выбраться.
      - Не трудись, сказал мне батюшка, не таковской я хозяин, чтоб можно было в
     анбары мои входить и выходить воровскими лазейками.
      Матушка, на минуту обрадованная моим появлением, впала в отчаяние, видя, что
     пришлось и мне разделить погибель всей семьи. Но я был спокойнее с тех пор, как
     находился с ними и с Марьей Ивановной. Со мною была сабля, и два пистолета - я
     мог еще выдержать осаду. - Гринев должен был подоспеть к вечеру и нас
     освободить. Я сообщил все это моим родителям и успел успокоить матушку. Они
     предались вполне радости свидания.
      - Ну, Петр, сказал мне отец, довольно ты проказил, и я на тебя порядком был
     сердит. Но нечего поминать про старое. Надеюсь, что теперь ты исправился, и
     перебесился. Знаю, что ты служил, как надлежит честному офицеру. Спасибо. Утешил
     меня, старика. Коли тебе обязан я буду избавлением, то жизнь мне вдвое будет
     приятнее.
      Я со слезами цаловал его руку и глядел на Марью Ивановну, которая была так
     обрадована моим присутствием, что казалась совершенно счастлива и спокойна.
      Около полудни услышали мы необычайный шум и крики. - Что это значит, сказал
     отец, уж не твой ли полковник подоспел? - Не возможно, отвечал я. Он не будет
     прежде вечера. Шум умножался. Били в набат. По двору скакали конные люди; в эту
     минуту в узкое отверстие, прорубленное в стене, просунулась седая голова
     Савельича, и мой бедный дядька произнес жалостным голосом: - Андрей Петрович,
     Авдотья Васильевна, батюшка ты мой, Петр Андреич, матушка Марья Ивановна, беда!
     злодеи вошли в село. И знаешь ли, Петр Андреич, кто их привел? Швабрин, Алексей
     Иваныч, нелегкое его побери! - Услыша ненавистное имя, Марья Ивановна всплеснула
     руками и осталась неподвижною.
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от