с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я
     пошел бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную, увидел я высокого барина,
     лет тридцати пяти, с длинными черными усами, в халате, с кием в руке и с трубкой
     в зубах. Он играл с маркером, который при выигрыше выпивал рюмку водки, а при
     проигрыше должен был лезть под биллиард на четверинках. Я стал смотреть на их
     игру. Чем долее она продолжалась, тем прогулки на четверинках становились чаще,
     пока наконец маркер остался под биллиардом. Барин произнес над ним несколько
     сильных выражений в виде надгробного слова, и предложил мне сыграть партию. Я
     отказался по неумению. Это показалось ему, невидимому, странным. Он поглядел на
     меня как бы с сожалением; однако мы разговорились. Я узнал, что его зовут Иваном
     Ивановичем Зуриным, что он ротмистр гусарского полку и находится в Симбирске при
     приеме рекрут, а стоит в трактире. Зурин пригласил меня отобедать с ним вместе
     чем бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол. Зурин пил
     много и потчивал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе; он рассказывал
     мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не валялся, и мы встали изо
     стола совершенными приятелями. Тут вызвался он выучить меня играть на биллиарде.
     "Это" - говорил он - "необходимо для нашего брата служивого. В походе, например,
     придешь в местечко - чем прикажешь заняться? Ведь не все же бить жидов. Поневоле
     пойдешь в трактир и станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь
     играть!" Я совершенно был убежден, и с большим прилежанием принялся за учение.
     Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам, и после нескольких
     уроков, предложил мне играть в деньги, по одному грошу, не для выигрыша, а так,
     чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка. Я
     согласился и на то, а Зурин велел подать пуншу и уговорил меня попробовать
     
     , повторяя, что к службе надобно мне привыкать; а без пуншу, что и служба! Я
     послушался его. Между тем игра наша продолжалась. Чем чаще прихлебывал я от
     моего стакана, тем становился отважнее. Шары поминутно летали у меня через
     борт; я горячился, бранил маркера, который считал бог ведает как, час от часу
     умножал игру, словом - вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю. Между тем
     время прошло незаметно. Зурин взглянул на часы, положил кий, и объявил мне, что
     я проиграл сто рублей. Это меня немножко смутило. Деньги мои были у Савельича. Я
     стал извиняться. Зурин меня прервал: "Помилуй! Не изволь и беспокоиться. Я могу
     и подождать, а покаместь поедем к Аринушке".
      Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у
     Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе
     привыкать. Встав изо стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвез меня
     в трактир. Савельич встретил нас на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные
     признаки моего усердия к службе. "Что это, сударь, с тобою сделалось?" - сказал
     он жалким голосом, "где ты это нагрузился? Ахти господи! отроду такого греха не
     бывало!" - Молчи, хрыч! - отвечал я ему, запинаясь; - ты верно пьян, пошел
     спать... и уложи меня.
      На другой день я проснулся с головною болью, смутно припоминая себе вчерашние
     происшедствия. Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с
     чашкою чая. "Рано, Петр Андреич", - сказал он мне, качая головою - "рано
     начинаешь гулять. И в кого ты пошел? Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами
     не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасуё в рот ничего не
     изволила брать. А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало к
     Антипьевне забежит: "Мадам, же ву при, водкю". Вот тебе и же ву при! Нечего
     сказать: добру наставил, собачий сын. И нужно было нанимать в дядьки басурмана,
     как будто у барина не стало и своих людей!"
      Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: Поди вон, Савельич; я чаю не хочу.
     Но Савельича мудрено было унять, когда бывало примется за проповедь. "Вот видишь
     ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не
     хочется. Человек пьющий ни на что негоден... Выпей-ка огуречного рассолу с
     медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки Не прикажешь ли?"
      В это время мальчик вошел, и подал мне записку от И. И. Зурина. Я развернул ее
     и прочел следующие строки:
     
      "Любезный Петр Андреевич, пожалуйста пришли мне с моим мальчиком сто рублей,
     которые ты мне вчера проиграл. Мне крайняя нужда в деньгах.
      Готовый ко услугам
      Иван Зурин".
     
      Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный, и обратясь к Савельичу,
     который был и денег и белья и дел моих рачитель, приказал отдать мальчику сто
     рублей. "Как! зачем?" - спросил изумленный Савельич. - Я их ему должен - отвечал
     я со всевозможной холодностию. - "Должен!" - возразил Савельич, час от часу
     приведенный в большее изумление; - "да когда же, сударь, успел ты ему задолжать?
     Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам".
      Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то
     уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и взглянув
     на него гордо, сказал: - Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их
     проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать, и делать то
     что тебе приказывают.
      Савельич так был поражен моими словами, что сплеснул руками и остолбенел. -
     Что же ты стоишь! - закричал я сердито. Савельич заплакал. "Батюшка Петр
     Андреич", - произнес он дрожащим голосом - "не умори меня с печали. Свет ты мой!
     послушай меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты пошутил, что у нас и
     денег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты милостивый! Скажи, что тебе
     родители крепко на крепко заказали не играть, окроме как в орехи..." - Полно
     врать, - прервал я строго, - подавай сюда деньги, или я тебя в зашеи прогоню.
      Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было
     жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не
     ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из
     проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной
     совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим
     учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.
     
     
     ГЛАВА II.
     
     ВОЖАТЫЙ
     
      Сторона ль моя, сторонушка,
      Сторона незнакомая!
      Что не сам ли я на тебя зашел,
      Что не добрый ли да меня конь завез.
      Завезла меня, доброго молодца,
      Прытость, бодрость молодецкая,
      И хмелинушка кабацкая.
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от