<Ду6ровского> никаких ясных доказательств к делу с начала производства, то есть
     с 18<...> года, и по сие время не представлено. А потому сей суд и полагает:
     означенное имение, <**> душ, с землею и угодьями, в каком ныне положении тое
     окажется, утвердить по представленной на оное купчей за генерал-аншефа
     Троекурова о удалении от распоряжения оным <гвардии поручика Дубровского> и о
     надлежащем вводе во владение за него, г. <Троекурова>, и об отказе за него, как
     дошедшего ему по наследству, предписать <**> земскому суду. - А хотя сверх сего
     <генерал-аншеф Троекуров> и просит о взыскании с <гвардии поручика Дубровского>
     за неправое владение наследственным его имением воспользовавшихся с оного
     доходов. - Но как оное имение, по показанию старожилых людей, было у г.г.
     <Дубровских> несколько лет в бесспорном
     владении, и из дела сего не видно, чтоб со стороны г. <Троекурова> были какие-
     либо до сего времени прошении о таковом неправильном владении <Дубровскими>
     оного имения, к тому по уложению
      велено, ежели кто чужую землю засеет или усадьбу загородит, и на того о
     неправильном завладении станут бити челом, и про то сыщется допрямо, тогда
     правому отдавать тую землю и с посеянным хлебом, и городьбою, и строением,
      а посему <генерал-аншефу Троекурову> в изъявленном на <гвардии поручика
     Дубровского иске отказать, ибо принадлежащее ему имение возвращается в его
     владение, не изъемля из оного ничего. А что при вводе за него оказаться может
     все без остатка, предоставя между тем <генерал-аншефу Троекурову>, буде он имеет
     о таковой своей претензии какие-либо ясные и законные доказательствы, может
     просить где следует особо. - Каковое решение напред объявить как истцу, равно и
     ответчику, на законном основании, апелляционным порядком, коих и вызвать в сей
     суд для выслушания сего решения и подписки удовольствия или неудовольствия чрез
     полицию.
      Каковое решение подписали все присутствующие того суда -.
     
      Секретарь умолкнул, заседатель встал и с низким поклоном обратился к
     Троекурову, приглашая его подписать предлагаемую бумагу, и торжествующий
     Троекуров, взяв от него перо, подписал под решением суда совершенное свое
     удовольствие.
      Очередь была за Дубровским. Секретарь поднес ему бумагу. Но Дубровский стал
     неподвижен, потупя голову.
      Секретарь повторил ему свое приглашение подписать свое полное и совершенное
     удовольствие или явное неудовольствие, если паче чаяния чувствует по совести,
     что дело его есть правое, и намерен в положеное законами время просить по
     апеллации куда следует. Дубровский молчал... Вдруг он поднял голову, глаза его
     засверкали, он топнул ногою, оттолкнул секретаря с такою силою, что тот упал, и
     схватив чернильницу, пустил ею в заседателя. Все пришли в ужас. "Как! не
     почитать церковь божию! прочь, хамово племя!" Потом, обратясь к Кирилу
     Петровичу: "Слыхано дело, в<аше> пре<восходительство>, - продолжал он, - псари
     вводят собак в божию церковь! собаки бегают по церкви. Я вас ужо проучу..."
     Сторожа сбежались на шум, и насилу им овладели. Его вывели и усадили в сани.
     Троекуров вышел вслед за ним, сопровождаемый всем судом. Внезапное сумасшествие
     Дубровского сильно подействовало на его воображение и отравило его торжество.
      Судии, надеявшиеся на его благодарность, не удостоились получить от него ни
     единого приветливого слова. Он в тот же день отправился в Покровское. Дубровский
     между тем лежал в постеле; уездный лекарь, по счастию не совершенный невежда,
     успел пустить ему кровь, приставить пиявки и шпанские мухи. К вечеру ему стало
     легче, больной пришел в память. На другой день повезли его в Кистеневку, почти
     уже ему не принадлежащую.
     
     
     ГЛАВА III.
     
      Прошло несколько времени, а здоровье бедного Дубровского все еще было плохо;
     правда припадки сумасшествия уже не возобновлялись, но силы его приметно
     ослабевали. Он забывал свои прежние занятия, редко выходил из своей комнаты, и
     задумывался по целым суткам. Егоровна, добрая старуха, некогда ходившая за его
     сыном, теперь сделалась и его нянькою. Она смотрела за ним как за ребенком,
     напоминала ему о времени пищи и сна, кормила его, укладывала спать. Андрей
     Гаврилович тихо повиновался ей, и кроме ее не имел ни с кем сношения. Он был не
     <в> состоянии думать о своих делах, хозяйственных распоряжениях, и Егоровна
     увидела необходимость уведомить обо всем молодого Дубровского, служившего в
     одном из гвардей<ских> пех<отных> полков и находящегося в то время в Петербурге.
     Итак, отодрав лист от расходной книги, она продиктовала повару Харитону,
     единственному кистеневскому грамотею, письмо, которое в тот же день и отослала в
     город на почту.
      Но пора читателя познакомить с настоящим героем нашей повести.
      Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом в
     гвардию; отец не щадил ничего для приличного его содержания и молодой человек
     получал из дому более нежели должен был ожидать. Будучи расточителен и
     честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти; играл в карты и входил в долги,
     не заботясь о будущем, и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту
     бедной молодости.
      Однажды вечером, когда несколько офицеров сидели у него, развалившись по
     диванам и куря из его янтарей, Гриша, его камердинер, подал ему письмо, коего
     надпись и печать тотчас поразили молодого человека. Он поспешно его распечатал и
     прочел следующее:
     
      Государь ты наш, Владимир Андреевич, - я, твоя старая нянька, решилась тебе
     доложить о здоровьи папенькином! Он очень плох, иногда заговаривается, и весь
     день сидит как дитя глупое - а в животе и смерти бог волен. Приезжай ты к нам,
     соколик мой ясный мы тебе и лошадей вышлем на Песочное. Слышно, земский суд к
     нам едет отдать нас под начал Кирилу Петровичу Троекурову - потому что мы-дскать
     ихние, а мы искони Ваши, - и отроду того не слыхивали. - Ты бы мог живя в
     Петербурге доложить о том царю-батюшке, а он бы не дал нас в обиду. - Остаюсь
     твоя верная раба, нянька
      Орина Егоровна Бузырева.
     
      Посылаю мое матер<инское> благосл<овение> Грише, хорошо ли он тебе служит? - У
     нас дожди идут вот ужо друга неделя и пастух Родя помер около Миколина дня.
     
      Владимир Дубровский несколько раз сряду перечитал сии довольно бестолковые
     строки с необыкновенным волнением. Он лишился матери с малолетства и, почти не
     зная отца своего, был привезен в Петербург на 8-м году своего возраста - со всем
     тем он романически был к нему привязан, и тем .более любил семейственную жизнь,
     чем менее успел насладиться ее тихими радостями.
      Мысль потерять отца своего тягостно терзала его сердце, а положение бедного
     больного, которое угадывал он из письм<а> своей няни, ужасало его. Он воображал
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от