сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кириловны, а робронды и мантильи
     как-то напоминали сарафан и душегрейку. Казалось, они более с удивлением, чем с
     удовольствием присутствовали на сих нововведенных игрищах, и с досадою косились
     на жен и дочерей голландских шкиперов, которые в канифасных юбках, и в красных
     кофточках вязали свой чулок, между собою смеясь и разговаривая как будто дома.
     Корсаков не мог опомниться. Заметя новых гостей, слуга подошел к ним с пивом и
     стаканами на подносе. "Que diable est-ce que tout cela?" - спрашивал Корсаков
     вполголоса у Ибра
     гима. Ибрагим не мог не улыбнуться. Императрица и великие княжны, блистая
     красотою и нарядами, прохаживались между рядами гостей, приветливо с ними
     разговаривая. Государь был в другой комнате. Корсаков, желая ему показаться,
     насилу мог туда пробраться сквозь беспрестанно движущуюся толпу. Там сидели
     большею частию иностранцы, важно покуривая свои глиняные трубки и опорожнивая
     глиняные кружки. На столах расставлены были бутылки пива и вина, кожаные мешки с
     табаком, стаканы с пуншем и шахматные доски. За одним из сих столов Петр играл в
     шашки с одним широкоплечим английским шкипером. Они усердно салютовали друг
     друга залпами табачного дыма, и государь так был озадачен нечаянным ходом своего
     противника, что не заметил Корсакова, как он около их ни вертелся. В это время
     толстый господин, с толстым букетом на груди, суетливо вошел, объявил
     громогласно, что танцы начались - и тот час ушел; за ним последовало множество
     гостей, в том числе и Корсаков.
      Неожиданное зрелище его поразило. Во всю длину танцевальной залы, при звуке
     самой плачевной музыки, дамы и кавалеры стояли в два ряда друг против друга;
     кавалеры низко кланялись, дамы еще ниже приседали, сперва прямо против себя,
     потом поворотясь на право, потом на лево, там опять прямо, опять на право и так
     далее. Корсаков, смотря на сие затейливое препровождение времени таращил глаза и
     кусал себе губы. Приседания и поклоны продолжались около полу-часа; наконец они
     прекратились, и толстый господин с букетом провозгласил, что церемониальные
     танцы кончились, и приказал музыкантам играть менуэт. Корсаков обрадовался и
     приготовился блеснуть. Между молодыми гостьями, одна в особенности ему
     понравилась. Ей было около 16 лет, она была одета богато, но со вкусом, и сидела
     подле мужчины пожилых лет, виду важного и сурового. Корсаков к ней разлетелся и
     просил сделать честь пойти с ним танцевать. Молодая красавица смотрела на него с
     замешательством, и казалось не знала, что ему сказать. Мужчина, сидевший подле
     нее, нахмурился еще более. Корсаков ждал ее решения, но господин с букетом
     подошел к нему, отвел на средину залы и важно сказал: "Государь мой, ты
     провинился во-первых, подошед к сей молодой персоне, не отдав ей три должные
     реверанса; а во-вторых, взяв на себя самому ее выбрать, тогда как в менуэтах
     право сие подобает даме, а не кавалеру; сего ради имеешь ты быть весьма наказан,
     имянно должен выпить кубок большого орла". Корсаков час от часу более дивился.
     В одну минуту гости его окружили, шумно требуя немедленного исполнения закона.
     Петр, услыша хохот и сии крики, вышел из другой комнаты, будучи большой охотник
     лично присутствовать при таковых наказаниях. Перед ним толпа раздвинулась, и он
     вступил в круг, где стоял осужденный и перед ним маршал ассамблеи с огромным
     кубком, наполненным мальвазии. Он тщетно уговаривал преступника добровольно
     повиноваться закону. "Ага," сказал Петр, увидя Корсакова, "попался, брат, изволь
     же, мосье, пить и не морщиться". Делать было нечего. Бедный щеголь, не перево
     дя духу, осушил весь кубок и отдал его маршалу. - "Послушай, Корсаков," сказал
     ему Петр "штаны-то на тебе бархатные, каких и я не ношу, а я тебя гораздо
     богаче. Это мотовство; смотри, чтоб я с тобой не побранился". Выслушав сей
     выговор, Корсаков хотел выдти из кругу, но зашатался и чуть не упал к
     неописанному удовольствию государя и всей веселой компании. Сей эпизод не только
     не повредил единству и занимательности главного действия, но еще оживил его.
     Кавалеры стали шаркать и кланяться, а дамы приседать и постукивать каблучками с
     большим усердием и уж вовсе не наблюдая каданса. Корсаков не мог участвовать в
     общем веселии. Дама, им выбранная, по повелению отца своего, Гаврилы
     Афанасьевича, подошла к Ибрагиму и, потупя голубые глаза, робко подала ему руку.
     Ибрагим протанцовал с нею менует и отвел ее на прежнее место; потом, отыскав
     Корсакова, вывел его из залы, посадил в карету и повез домой. Дорогою Корсаков с
     начала невнятно лепетал: "Проклятая ассамблея!.... проклятый кубок большого
     орла!...." но вскоре заснул крепким сном, не чувствовал, как он приехал домой,
     как его раздели и уложили; и проснулся на другой день с головною болью, смутно
     помня шарканья, приседания, табачный дым, господина с букетом и кубок большого
     орла.
     
     
     ГЛАВА IV.
     
     Нескоро ели предки ваши,
     Нескоро двигались кругом
     Ковши, серебряные чаши
     С кипящим пивом и вином.
      Руслан и Людмила
     
      Теперь должен я благосклонного читателя познакомить с Гаврилою
     Афанасьевичем Ржевским. Он происходил от древнего, боярского рода, владел
     огромным имением, был хлебосол, любил соколиную охоту; дворня его была
     многочисленна. Словом, он был коренной русской барин; по его выражению, не
     терпел немецкого духу и старался в домашнем быту сохранить обычаи любезной ему
     старины.
      Дочери его было 17 лет отроду. Еще ребенком лишилась она матери. Она была
     воспитана по-старинному, т. е. окружена мамушками, нянюшками, подружками и
     сенными девушками, шила золотом и не знала грамоты; отец ее, несмотря на
     отвращение свое от всего заморского, не мог противиться ее желанию учиться
     пляскам немецким у пленного шведского офицера, живущего в их доме. Сей
     заслуженый танцмейстер имел лет 50 отроду, правая нога была у него прострелена
     под Нарвою, и потому была не весьма способна к менуетам и курантам, за то левая
     с удивительным искусством и легкостию выделывала самые трудные па. Ученица
     делала честь ее стараниям. Наталья Гавриловна славилась на ассамблеях лучшею
     танцовщицей, что и было отчасти причиною проступку Корсакова, который на другой
     день приезжал извиняться перед Гаврилою Афанасьевичем; но ловкость и щегольство
     молодого франта не понравились гордому боярину, который и прозвал его остроумно
     франц<узской> обезьяною.
      День был праздничный. Гаврила Афанасьевич ожидал несколько родных и приятелей.
     В старинной зале накрывали длинный стол. Гости съезжались с женами и дочерьми,
     наконец освобожденными от затворничества домашнего указами государя и
     собственным его примером. Наталья Гавриловна поднесла каждому гостю серебряный
     поднос, уставленный золотыми чарочками, и каждый выпил свою, жалея, что поцалуй,
     получаемый в старину при таком случае, вышел уж из обыкновения. - Пошли за стол.
     На первом месте, подле хозяина, сел тесть его, князь Борис Алексеевич Лыков,
     семидесяти-летний боярин; прочие гости, наблюдая старшинство рода, и тем поминая
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от