Между тем, недавнее знакомство между Иваном Петровичем Берестовым и Григорьем
     Ивановичем Муромским более и более укреплялось и вскоре превратилось в дружбу,
     вот по каким обстоятельствам: Муромский нередко думал о том, что по смерти Ивана
     Петровича все его имение перейдет в руки Алексею Ивановичу; что в таком случае
     Алексей Иванович будет один из самых богатых помещиков той губернии, и что нет
     ему никакой причины не жениться на Лизе. Старый же Берестов, с своей стороны,
     хотя и признавал в своем соседе некоторое сумасбродство (или, по его выражению,
     английскую дурь), однако ж не отрицал в нем и многих отличных достоинств,
     например: редкой оборотливости; Григорий Иванович был близкой родственник графу
     Пронскому, человеку знатному и сильному; граф мог быть очень полезен Алексею, а
     Муромский (так думал Иван Петрович) вероятно обрадуется случаю выдать свою дочь
     выгодным образом. Старики до тех пор обдумывали все это каждый про себя, что
     наконец друг с другом и переговорились, обнялись, обещались дело порядком
     обработать, и принялись о нем хлопотать каждый со своей стороны. Муромскому
     предстояло затруднение: уговорить свою Бетси познакомиться короче с Алексеем,
     которого не видала она с самого достопамятного обеда. Казалось они друг другу не
     очень нравились; по крайней мере Алексей уже не возвращался в Прилучино, а Лиза
     уходила в свою комнату всякой раз, как Иван Петрович удостоивал их своим
     посещением. Но, думал Григорий Иванович, если Алексей будет у меня всякой день,
     то Бетси должна же будет в него влюбиться. Это в порядке вещей. Время все
     сладит.
      Иван Петрович менее беспокоился об успехе своих намерений. В тот же вечер
     призвал он сына в свой кабинет, закурил трубку, и немного помолчав, сказал: "Что
     же ты, Алеша, давно про военную службу не поговариваешь? Иль гусарский мундир
     уже тебя не прельщает!" - "Нет, батюшка", отвечал почтительно Алексей, "я вижу,
     что вам не угодно, чтоб я шел в гусары; мой долг вам повиноваться". - "Хорошо"
     отвечал Иван Петрович, "вижу, что ты послушный сын; это мне утешительно; не хочу
     ж и я тебя неволить; не понуждаю тебя вступить... тотчас... в статскую службу; а
     покаместь намерен я тебя женить".
      "На ком это, батюшка?" спросил изумленный Алексей.
      - "На Лизавете Григорьевне Муромской", отвечал Иван Петрович; "невеста хоть
     куда; не правда ли?"
      "Батюшка, я о женитьбе еще не думаю".
      - "Ты не думаешь, так я за тебя думал и передумал".
      "Воля ваша, Лиза Муромская мне вовсе не нравится".
      - "После понравится. Стерпится, слюбится".
      "Я не чувствую себя способным сделать ее счастие".
      - "Не твое горе - ее счастие. Что? так-то ты почитаешь волю родительскую?
     Добро!"
      "Как вам угодно, я не хочу жениться и не женюсь".
      - "Ты женишься, или я тебя прокляну, а имение, как бог свят! продам и
     промотаю, и тебе полушки не оставлю. Даю тебе три дня на размышление, а
     покаместь не смей на глаза мне показаться".
      Алексей знал, что если отец заберет что себе в голову, то уж того, по
     выражению Тараса Скотинина, у него и гвоздем не вышибешь; но Алексей был в
     батюшку, и его столь же трудно было переспорить. Он ушел в свою комнату и стал
     размышлять о пределах власти родительской, о Лизавете Григорьевне, о
     торжественном обещании отца сделать его нищим, и наконец об Акулине. В первый
     раз видел он ясно, что он в нее страстно влюблен; романическая мысль жениться на
     крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову, и чем более думал он о сем
     решительном поступке, тем более находил в нем благоразумия. С некоторого времени
     свидания в роще были прекращены по причине дождливой погоды. Он написал Акулине
     письмо самым четким почерком и самым бешеным слогом, объявлял ей о грозящей им
     погибели, и тут же предлагал ей свою руку. Тотчас отнес он письмо на почту, в
     дупло, и лег спать весьма довольный собою.
      На другой день Алексей, твердый в своем намерении, рано утром поехал к
     Муромскому, дабы откровенно с ним объясниться. Он надеялся подстрекнуть его
     великодушие и склонить его на свою сторону. "Дома ли Григорий Иванович?" спросил
     он, останавливая свою лошадь перед крыльцом прилучинского замка. "Никак нет",
     отвечал слуга; "Григорий Иванович с утра изволил выехать". - "Как досадно!"
     подумал Алексей. "Дома ли, по крайней мере, Лизавета Григорьевна?" - "Дома-с". И
     Алексей спрыгнул с лошади, отдал поводья в руки лакею, и пошел без доклада.
      "Все будет решено", думал он, подходя к гостиной; "объяснюсь с нею самою". -
     Он вошел... и остолбенел! Лиза... нет Акулина, милая смуглая Акулина, не в
     сарафане, а в белом утреннем платице, сидела перед окном и читала его письмо;
     она так была занята, что не слыхала, как он и вошел. Алексей не мог удержаться
     от радостного восклицания. Лиза вздрогнула, подняла голову, закричала и хотела
     убежать. Он бросился ее удерживать. "Акулина, Акулина!.." Лиза старалась от него
     освободиться... " Mais laissez-moi donc, monsieur; mais кtes-vous fou?"
     повторяла она, отворачиваясь. "Акулина! друг мой, Акулина!" повторял он, цалуя
     ее руки. Мисс Жаксон, свидетельница этой сцены, не знала, что подумать. В эту
     минуту дверь отворилась, и Григорий Иванович вошел.
     "Ага!" сказал Муромский, "да у вас, кажется, дело совсем уже слажено..."
     Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку.
     
     КОНЕЦ ПОВЕСТЯМ И. П. БЕЛКИНА
     
     
     
     <ГОСТИ СЪЕЗЖАЛИСЬ НА ДАЧУ...>
     
     
     
     
      Гости съезжались на дачу * * *. Зала наполнялась дамами и мужчинами,
     приехавшими в одно время из театра, где давали новую Ит.<альянскую> оперу. Мало
     по малу порядок установился. Дамы заняли свои места по диванам. Около их
     составился кружок мужчин. Висты учредились. Осталось на ногах несколько молодых
     людей; и смотр парижских литографий заменил общий разговор.
      На балконе сидело двое мужчин. Один из них, путешествующий испанец, казалось,
     живо наслаждался прелестию северной ночи. С восхищением глядел он на ясное,
     бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым, и на окрестные
     дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке. "Как хороша ваша северная ночь, сказал он
     наконец, и как не жалеть об ее прелести даже под небом моего отечества?" - "Один
     из наших поэтов, отвечал ему другой, сравнил ее с русской, белобрысой
     красавицей; признаюсь, что смуглая, черноглазая италианка или испанка,
     исполненная живости и полуденной неги, более пленяет мое воображение. Впрочем,
     давнишний спор между la brune et la blonde еще не решен. Но к стати: знаете ли
     вы как одна иностранка изъясняла мне строгость и чистоту Петербургских нравов?
     Она уверяла, что для любовных приключений наши зимние ночи слишком холодны, а
     летние слишком светлы". - Испанец улыбнулся. "Итак, благодаря влиянию климата,
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от