погорелой усадьбою, были ему неприятны. Он отвечал, что земля теперь его и что
     прежде принадлежала она Дубровскому. - Дубровскому, - повторил Верейский, - как,
     этому славному разбойнику? - Отцу его, - отвечал Троекуров, - да и отец-то был
     порядочный разбойник.
      - Куда же девался наш Ринальдо? жив ли он, схвачен ли он?
      - И жив и на воле - и покаместь у нас будут исправники за одно с ворами, до
     тех пор не будет он пойман; кстати, князь, Дубровский побывал ведь у тебя в
     <Арбатове>?
      - Да, прошлого году он, кажется, что-то сжег или разграбил. - - Не правда ли,
     Марья Кириловна, что было бы любопытно познакомиться покороче с этим
     романтическим героем?
      - Чего любопытно! - сказал Троекуров, - она знакома с ним - он целые три
     недели учил ее музыки, да слава богу не взял ничего за уроки. -Тут Кирила
     Петрович начал рассказывать повесть о сво<ем> франц<узе>-учителе. Марья
     Кириловна сидела как на иголках, Верейский выслушал с глубоким вниманием, нашел
     все это очень странным, и переменил разговор. Возвратясь он велел подавать свою
     карету, и не смотря на усильные просьбы Кирила Петровича остаться ночевать,
     уехал тотчас после чаю. Но прежде просил Кирила Петровича приехать к нему в
     гости с Марьей Кириловной - и гордый Троекуров обещался, ибо, взяв в уважение
     княжеское достоинство, две звезды и 3000 душ родового имения, он до некоторой
     степени почитал князя Верейского себе равным.
      Два дня спустя после сего посещения Кирила Петрович отправился с дочерью в
     гости к кн<язю> Верейскому. Подъезжая к <Арбатову> он не мог не любоваться
     чистыми и веселыми избами крестьян и каменным господским домом - выстроенным во
     вкусе английских замков. Перед домом расстилался густозеленый луг, на коем
     паслись швейцарские коровы, звеня своими колокольчиками. Пространный парк
     окружал дом со всех сторон. Хозяин встретил гостей у крыльца, и подал руку
     молодой красавице. Они вошли в великолепную залу, где стол был накрыт на три
     прибора. Князь подвел гостей к окну, и им открылся прелестный вид. Волга
     протекала перед окнами, по ней шли нагруженные барки под натянутыми парусами и
     мелькали рыбачьи лодки, столь выразительно прозванные душегубками. За рекою -
     тянулись холмы и поля, несколько деревень оживляли окрестность. Потом они
     занялись рассмотрением галлерей картин, купленных князем в чужих краях. Князь
     объяснял Марьи Кириловне их различн<ое> содержание, историю живописцев, указывал
     на достоинство и недостатки. Он говорил о картинах не на условленном языке
     педантического знатока, но с чувством и воображением. Марья Кириловна слушала
     его с удовольствием. Пошли за стол. Троекуров отдал полную справедливость винам
     своего Амфитриона и искусству его повара, а Марья Кириловна не чувствовала ни
     малейшего замешательства или принуждения в беседе с человеком, которого видела
     она только во второй раз отроду. После обеда хозяин предложил гостям пойти в
     сад. Они пили кофей в беседке на берегу широкого озера, усеянного островами.
     Вдруг раздалась духовая музыка, и шестивесельная лодка причалила к самой
     беседке. Они поехали по озеру, около островов - посещали некоторые из них - на
     одном находили мраморную статую, на другом уединенную пещеру, на третьем
     памятник с таинственной надписью, возбуждавшей в Марьи Кириловне девическое
     любопытство, не вполне удовлетворенное учтивыми недомолвками князя - время
     прошло незаметно - начало смеркаться. Князь под предлогом свежести и росы спешил
     возвратиться домой - самовар их ожидал. Князь проси
     
     л Марью Кириловну хозяйничать в доме старого холостяка. Она разливала чай -
     слушая неистощимы<е> рассказы любезного говоруна - вдруг раздался выстрел - и
     ракетка осветила небо. Князь подал Марье Кириловне шаль и позвал ее и Троекурова
     на балкон. Перед домом в темноте разноцветные огни вспыхнули, завертелись,
     поднялись вверх колосьями, пальмами, фонтанами, посыпались дождем, звездами,
     угасали, и снова вспыхивали. Марья Кириловна веселилась как дитя. Князь
     Верейской радовался ее восхищению - а Троекуров был чрезвычайно им доволен, ибо
     принимал tous les frais князя, как знаки уважения и желания ему угодить.
      Ужин в своем достоинстве ничем не уступал обеду. Гости отправились в комнаты,
     для них отведенные, и на другой день поутру расстались с любезным хозяином, дав
     друг другу обещание вскоре снова увидеться.
     
     
     ГЛАВА XIV.
     
      Марья Кириловна сидела в своей комнате, вышивая в пяльцах, перед открытым
     окошком. Она не путалась шелками, подобно любовнице Конрада, которая в любовной
     рассеянности вышила розу зеленым шелком. Под ее иглой канва повторяла
     безошибочно узоры подлинника, не смотря на то ее мысли не следовали за работой,
     они были далеко.
      Вдруг в окошко тихонько протянулась рука - кто-то положил на пяльцы письмо и
     скрылся, прежде чем Марья Кириловна успела образумиться. В это самое время слуга
     к ней вошел и позвал ее к Кирилу Петровичу. Она с трепетом спрятала письмо за
     косынку, и поспешила к отцу - в кабинет.
      Кирила Петрович был не один. Кн<язь> Верейский сидел у него. При появлении
     Марьи Кириловны кн<язь> встал и молча поклонился ей с замешательством для него
     необыкновенным. - Подойди сюда, Маша, - сказал Кирила Петрович, - скажу тебе
     новость, которая, надеюсь, тебя обрадует. Вот тебе жених, князь тебя сватает.
      Маша остолбенела, смертная бледность покрыла ее лицо. Она молчала. Князь к ней
     подошел, взял ее руку и с видом тронутым спросил: согласна ли она сделать его
     счастие. Маша молчала.
      - Согласна, конечно, согласна, - сказал Кирила Петрович, - но знаешь, князь:
     девушке трудно выговорить это слово. Ну, дети, поцалуйтесь и будьте счастливы.
      Маша стояла неподвижно, старый князь поцаловал ее руку, вдруг слезы побежали
     по ее бледному лицу. Кн<язь> слегка нахмурился.
      - Пошла, пошла, пошла, - сказал Кирила Петрович, - осуши свои слезы, и
     воротись к нам веселешенька. Они все плачут при помолвке, - продолжал он,
     обратясь к Верейскому, - это у них уж так заведено... Теперь, кн<язь>, поговорим
     о деле - т. е. о приданом.
      Марья Кириловна жадно воспользовалась позволением удалиться. Она побежала в
     свою комнату, заперлась и дала волю своим слезам, воображая себя женою старого
     кн<язя>; он вдруг показался ей отвратительным и ненавистным - - брак пугал ее
     как плаха, как могила... "Нет, нет, - повторяла она в отчаянии, - лучше умереть,
     лучше в монастырь, лучше пойду за Дубровского". Тут она вспомнила о письме, и
     жадно бросилась его читать, предчувствуя, что оно было от него. В самом деле оно
     было писано им - и заключало только следующие слова:
      "Вечером в 10 час. на прежнем месте".
     
     
     ГЛАВА XV.
     
      Луна сияла - июльская ночь была тиха - изредко подымался ветерок, и легкий
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от