Все просчитано. И об этом, рассчитанном, не сообщил Степняк Совету. Господам известны дела Вудри. Есть у Степняка золото, но никаким золотом не откупиться, не вымолить прощения. Но как смешно! - в Царстве Солнца золото тоже ни к чему, там все равны. Равны! Ха! Кто с кем? Все со всеми, говорит Ллан. Дуррак. Вудри оглянулся. Все больше и больше всадников вокруг. Они пересмеиваются и смотрят на командира с обожанием. Отчего бы и нет? Вудри заботится о коннице, не дает своих в обиду. И не даст. Ближе других - сотня конных в запыленных лазоревых плащах, в шлемах с одинаковыми гребнистыми навершиями. Это - близкие, особо доверенные. Их Вудри держит при стремени. Их нужно беречь; это - то, что дороже золота. Большинство - еще из степных, из тех, с кем Вудри начинал. Они не продадут, не усомнятся. Прикажи - и пойдут, куда угодно. Будь их пару тысяч, разговор с Лланом был бы коротким. А так - приходится таиться. Но сегодня прятки закончились. Конница Вудри, никто больше, прищучила сеньоров. И есть еще в запасе у Вудри козырь, который не бьется. Одна на колоду бывает такая карта, да и не во всякой колоде попадется. Там, в стороне от боя, в кибитке. Недешево далась, да ведь и стоит той цены. Вудри осклабился и сплюнул. Там, на стенах, и там, на башне, и там, в поле, под фиолетовым знаменем магистра, небось недоумевают: что ж это медлит Степняк? А Степняк не медлит. Степняк ждет, чтобы вы, господа, получше осознали, какова цена такому выигрышу, какой ждет вас сегодня. - Слушай меня! Повысив голос, чтобы перешуметь лязг битвы, Вудри оглядел подравнивающиеся ряды грив и распаленных ураганной скачкой потных лиц. - Тоббо! Окатывая конские бока краями грязной лазоревой накидки, Тоббо подлетел к верховному. В глазах застыла вера и готовность повиноваться. - Я остаюсь здесь, с лазоревыми. Ты поведешь конницу! И вытянул руку. Но не в направлении шевелящегося клубка дерущихся, а в иную сторону, туда, где черными точками виднелись удаляющиеся спины сбитого кадангского заслона. - Командуй преследование, Тоббо! В глазах бывшего пастуха недоумение. Коннице место здесь! Разве не видишь, командир? - магистр двинул в бой последнюю хоругвь. Их мало, но это братья-рыцари и у них свежие кони. А магистру нечего терять. Если они сейчас ударят по пехоте, по нашей пехоте, то разорвут ее и выпустят на волю застрявший, но еще огрызающийся клин. Не гнаться за трусами нужно, командир! Сбить свежих и окольцевать усталых! Если это ясно мне, то что же ты, Вудри?! - Ты слышал приказ, Тоббо! В прыгающих глазах Степняка мелькнуло нечто, похожее на страх. Прыгнули зрачки, прищурились гаденько веки. И Тоббо внезапно понял, в чем дело. Понял, но не посмел поверить догадке, и это погубило его, и не только его, потому что вдруг полыхнуло иссиня-белым, темень упала на сознание, и он, ловя воздух руками, завалился назад, замер, полулежа на крупе коня, и рухнул в траву, чудом минуя ловушки стремени. Вудри выпустил шестопер, и тот закачался на ремешке. О Вечный... сохрани! Неужто даже среди лазоревых есть собаки, грызущие хозяина? Уголки рта дергались. Черная ллановская дурь... кто еще? Кто? Но всадники смотрели с тем же обожанием. Они не слышали разговора, а гласное - они не видели, как метались зрачки командира. Зато они слышали, что Тоббо пререкался. С верховным! На поле боя! Поделом! Сцепив зубы, Вудри окликнул первого попавшегося лазоревого. Махнул рукой - в степь, в степь! вдогон! - и пусть ни один не уйдет. Всадник кивнул, перехватил брошенный в руку шестопер и помчался в степную даль, уводя за собой: гикающие лавы мятежной конницы. Кончено... Вудри несколько раз глубоко, со свистом, вздохнул, скомандовал лазоревым: "За мной!", мельком оглядел Тоббо, валяющегося на траве, разметав руки, и повернул коня в сторону ставки Багряного. В руке его болтался изготовленный к броску аркан...