накрыло прямым попаданием. Там, в трех сотнях метров, в полувзорванном посольстве нас ждали, но ждали зря, а Серега закатил глаза и хрипло дышал, и у Энди в руках дергался автомат, одолженный у трупа на перекрестке. Это была не институтская работа, нас специально затребовали дипломаты; "Беги!" - и я побежал, утягивая на плечах Серого, и по пляжу сумел-таки выползти к окраинам, а Энди вернулся только через неделю, когда Бубахая извели, но вернулся уже упакованным в футляр с кашадским национальным орнаментом - белые ромбы на сине-зеленом. Вот так-то. Инструкция... Итак, кибера я не нашел. Зато нашел Оллу. То есть еще не Оллу, а просто дрожащий комочек, забившийся в кусты. Она кинулась было в сторону, но влетела в колючки и застряла, так что мне пришлось еще и распутывать это плачущее и царапающееся, а потом и встряхнуть покрепче, чтобы утихло. Девочка. Лет десять, может, чуть больше. Бросились в глаза волосы: длинные, чуть вьющиеся, тепло-золотого цвета. Аришкины волосы. Только очень грязные, слипшиеся: видимо, по лесу девчонка пробродила дня два, если не три. Глаза тоже дочины, я даже замер, когда увидел; редкие глаза: не синие, и не серые, и не зеленые, а всего понемножку, и все переливается. И в глазах этих - такой страх, что мне стало не по себе. Она подергалась, слабо пища, и обвисла. Глаза потускнели. Тяжелейший шок. И переохлаждение. Но я недаром Ирруах дан-Гоххо! Мы, западные люди, издревле сведущи в искусстве отпугивания смерти, а матушка моя, к тому же еще и урожденная дан-Баканна, чей род спокон веку славился любовью к наукам. В общем, я - хороший лекарь. А кроме того, сотрудники ОСО сдают экзамен по мануальной терапии, причем с некоторых пор на задание, кроме пальцев да пары иголок, не позволяется брать ничего. Перестраховка после грустной истории с утерянной аптечкой. Начальство упростило себе бытие, здраво рассудив, что тот, кто умеет пальцем успокоить человека часа на четыре, обязан владеть и обратной методой. Я помассировал виски, прошелся вдоль позвоночника, помял мочки ушей. Находка поначалу пыталась вырваться, потом опять обмякла, но иначе, по-живому, закрыла глаза, уронила голову на траву и задышала глубоко и почти ровно. Это хорошо. Снять шок я успел вовремя, ничего необратимого не случилось. А вполне могло случиться: девочку, видимо, очень крепко напугали. И не только напугали: позже, в модуле, протирая ее дезраствором, я увидел на плече и над локтями черные подтеки, отпечатки пальцев какого-то скота. Но это потом, а пока что я просто понес ее, это было совсем не трудно, она весила куда меньше Сереги. Волосы волочились по траве - я подхватил их и перекинул ей на грудь. Когда она проснулась, уже чистая и без выматывающего ужаса в глазах, я попытался расспросить ее, но, кроме тихого "Олла", ничего не добился. Говорить она не хотела, вернее, не могла. Бывает такое после шока. Будь найденыш земным, я попробовал бы гипноз. Но с инопланетянами такие штуки опасны, кто знает, какая у них психика... Впрочем, подумал я, девочку по имени Олла уже наверняка разыскивают. Родители одинаковы везде, и я, добрый лекарь Ирруах, с удовольствием окажу им такую услугу, как возвращение дочки. И даже не стану брать вознаграждения, хотя, судя по пушистости голубых лохмотьев, оно должно быть немалым. Я дворянин, черт возьми! - и ничто не заставит меня взять жалкие деньги за благородный поступок. Тем паче, что девочка тоже дворянка: на нежной шее - тонкая, искусно сплетенная цепочка с нефритовым дракончиком-гербом. Совсем славно. Очень может быть, что мне придется подзадержаться в здешних краях, а папенька, уж конечно, не откажет в гостеприимстве бескорыстному чудаку, да еще и дворянину, хоть и унизившему свой герб трудом за плату... Потом мы сидели и ужинали. Закат был холодный, лиловый, нервный какой-то. За окном прыгали тени. Лицо Оллы казалось землистым - уже включился светильник, сработанный под местный гнилушечник. Правильно, откуда в такой избенке взяться свече? Где-то очень далеко, в той стороне, где начиналась степь, тоненько взвыли волки, но близкое шуршание вечернего леса было очень спокойным, убаюкивающим. Олла, презабавная в моем свитере, свисающем гораздо ниже коленок, ела жадно, но как-то очень красиво, воспитанно, понемножку откусывая от бутерброда и весьма сноровисто орудуя вилкой. Папенька, видать, не из последних: вилка здесь пока еще диковинка, у захудалых такое не водится. Тем лучше. Она поела ветчины, ложечку икры - черной (красную не беру с собой никогда, из принципа), а вот чай пить не стала. А жаль. Это одна из не столь уж многих моих слабостей. Но уж настоящий! Пять ложек на маленький чайничек, ополоснутый крутым кипятком... а впрочем, с какой стати выкладывать свои секреты? Скажу одно: