от жаровни к столбу - и толпа затихла, будто уже и не помнила о только что спрыгнувшей в корзину голове. Люди замерли, почти все развернулись к почетной трибуне; кому же не интересно поглядеть, как радуется император? Только немногие не сделали этого, и в их числе - я: мне плевать хотелось на императора и на его радости, но главное, я боялся встретиться взглядом с девочкой в голубом, с юной супругой свежеизготовленного графа Вудрина; я боялся, что, увидев, она спрыгнет со своей скамьи и побежит ко мне, боялся, хотя отлично понимал: меня не разглядеть в море голов, я очень далеко от трибуны, и, в конце концов, она навряд ли может хоть что-то видеть сейчас. Олла, сестренка... Таолла-Фэй Шианна дан-Баэль. Имя твое оказалось гораздо больше тебя самой, девочка, если уравновесило великий мятеж. Ты сидишь, и смотришь пустыми глазами, и ждешь меня, а я... я продал тебя. Продал, и хуже того - струсил; назвал улицу, дом, и за тобой пошли, но без меня: я боялся смотреть тебе в глаза...
Но я не мог поступить иначе! Они назвали мне твое имя, и потребовали тебя, это была окончательная цена... Они знали, что ты жива, и искали, а мне нужно было купить кого-то в стане Багряного, чтобы бунт закончился так, как всегда кончаются бунты... И я прав, потому что машину нужно было остановить любой ценой!
И даже у сожженного дома Арбиха дан-Лаллы я не пожалел ни о чем. Я не говорил с Нуфкой об этом, но ясно было, что и его судьба тоже входит в цену, хотя и довеском; надеюсь, что он, верный слову, отдал тебя не просто так и дорого продал свою жизнь; его убили из-за меня, но уцелеть он не мог, потому что солидные люди, делая свои дела, обходятся без ненужных свидетелей, а Нуффир - солидный человек...
Но я не мог поступить иначе! Спасти Арбиха было невозможно, ибо он дал клятву беречь тебя, сестричка, и ничто не заставило бы его эту клятву нарушить... А ты уже была продана, продана очень дорого - и что значила для тех, кто тебя купил, еще одна старая жизнь... Но я нрав даже в этом, потому что здесь уже не до чистоты рук, если машину нужно было остановить любой ценой!
Что подумал обо мне Нуфка? Это его дело, я не сказал каффару о своем интересе впрямую; надо думать, они решили, что я - из людей императора, а вся одиссея моя - лишь преамбула к торговле и предложению столь безусловной гарантии, как дочь почти напрочь выбитых дан-Баэлей...
Но я не мог поступить иначе! Арбих... О нем я буду помнить до конца дней своих... но он, в конце концов, был стар, ему уже недолго оставалось... да и не знал же я наверняка, что люди Нуфки займутся им! А Олла, что ж... она родилась графиней и останется ею, ей жить здесь... И я, в сущности, ничего не изменил, я вошел в ее жизнь и исчез из нее, это было неизбежно... А я очутился здесь лишь потому только, что машину нужно было остановить любой ценой!
Я уговаривал себя, я делал это истово - и почти преуспел, так что даже сумел не сорваться, когда увидел ее, а рядом с ней - Вудри, который ее купил. Я ненавидел его, его мясистые губы, его довольную ухмылку - но понимал в то же время, что не имею права на ненависть, что ненависть эта есть лишь потому, что он ее купил... но он-то всего лишь купил, а продал я! Но черт с ним! - зато взбесившийся кибер уже не начнет строить на людских костях свое холодное царство логической справедливости... кости все равно лягут, но так уж повелось, что крестьянские бунты кончаются колесами и кольями, тут я ничего не могу поделать... А что я вообще могу? Я могу вернуться, и получить снова удостоверение штатного сотрудника, и отпуск; Серега хлопнет меня по плечу, а я смогу выставить ему ящик "Наполеона"; а еще я могу съездить на Фрязино-IV и