Г. Броневский заключает свою статью следующими словами:
     
      "Сии немногие недостатки ни мало не уменьшают внутреннего достоинства книги,
     и если бы нашлось и еще несколько ошибок, книга, по содержанию своему, всегда
     останется достойною внимания публики".
      Если бы все замечания моего критика были справедливы, то вряд ли книга моя
     была бы достойна внимания публики, которая в праве требовать от историка, если
     не таланта, то добросовестности в трудах и осмотрительности в показаниях. Знаю,
     что оправдываться опечатками легко; но, надеюсь, читатели согласятся, что
     Тобольск вместо Табинск; в пятнадцати, верстах вместо в пятидесяти верстах и
     наконец четыре фунта вместо четверти фунта более походят на опечатки, нежели
     следующие errata, которые где-то мы видели: митрополит - читай: простой
     священник, духовник царский; зала в тридцать саженей вышины - читай: зала в
     пятнадцать аршин вышины; Петр I из Вены отправился в Венецию - читай: Петр I из
     Вены поспешно возвратился в Москву.
      Рецензенту, наскоро набрасывающему беглые замечания на книгу, бегло
     прочитанную, очень извинительно ошибаться; но автору, посвятившему два года на
     составление ста шестидесяти осьми страничек, таковое небрежение и легкомыслие
     были бы непростительны. Я должен был поступать тем с большею осмотрительностию,
     что в изложении военных действий (предмете для меня совершенно новом) не имел я
     тут никакого руководства, кроме донесений частных начальников, показаний
     казаков, беглых крестьян, и тому подобного, - показаний, часто друг другу
     противоречащих, преувеличенных, иногда совершенно ложных. Я прочел со вниманием
     все, что было напечатано о Пугачеве, и сверх того 18 толстых томов in-folio
     разных рукописей, указов, донесений и проч. Я посетил места, где произошли
     главные события эпохи, мною описанной, поверяя мертвые документы словами еще
     живых, но уже престарелых очевидцев, и вновь поверяя их дряхлеющую память
     историческою критикою.
      Сказано было, что "История Пугачевского бунта" не открыла ничего нового,
     неизвестного. Но вся эта эпоха была худо известна. Военная часть оной никем не
     была обработана: многое даже могло быть обнародовано только с высочайшего
     соизволения. Взглянув на "Приложения к Истории Пугачевского бунта", составляющие
     весь второй том, всякой легко удостоверится во множестве важных исторических
     документов, в первый раз обнародованных. Стоит упомянуть о собственноручных
     указах Екатерины II, о нескольких ее письмах, о любопытной летописи нашего
     славного академика Рычкова, коего труды ознаменованы истинной ученостию и
     добросовестностию - достоинствами столь редкими в наше время, о множестве писем
     знаменитых особ, окружавших Екатерину: Панина, Румянцева, Бибикова, Державина и
     других... Признаюсь, я полагал себя в праве ожидать от публики благосклонного
     приема, конечно, не за самую "Историю Пугачевского бунта", но за исторические
     сокровища, к ней приложенные. Сказано было, что историческая достоверность моего
     труда поколебалась от разбора г. Броневского. Вот доказательство, какое влияние
     имеет у нас критика, как бы поверхностна и неосновательна она ни была!
      Теперь обращаюсь к г. Броневскому уже не как к рецензенту, но как к
     историку.
      В своей "Истории Донского войска" он поместил краткое известие о Пугачевском
     бунте. Источниками служили ему: вышеупомянутый роман "Ложный Петр III", "Жизнь
     А. И. Бибикова", и наконец предания, слышанные им на Дону. О романе мы уже
     сказали наше мнение. "Записки о жизни и службе А. И. Бибикова" по всем
     отношениям очень замечательная книга, а в некоторых и авторитет. Что касается до
     преданий, то если оные, с одной стороны, драгоценны и незаменимы, то, с другой,
     я по опыту знаю, сколь много требуют они строгой поверки и осмотрительности. Г.
     Броневский не умел ими пользоваться. Предания, собранные им, не дают его
     рассказу печати живой современности, а показания, на них основанные, сбивчивы,
     темны, а иногда и совершенно ложны.
      Укажем и мы на некоторые вымыслы (к сожалению, не поэтические), на
     некоторые недосмотры и явные несообразности.
      Приводя вышеупомянутый анекдот о Тотлебене, будто бы заметившем сходство
     между Петром III и Пугачевым, г. Броневский пишет:
      "Если анекдот сей справедлив, то можно согласиться, что слова сии, просто
     сказанные, хотя в то время не сделали на ум Пугачева большого впечатления, но
     впоследствии могли подать ему мысль называться императором". А через несколько
     страниц г. Броневский пишет: "Пугачев принял предложение яицкого казака Ивана
     Чики, более его дерзновенного, называться Петром III". - Противоречие!
      Анекдот о Тотлебене есть вздорная выдумка. Историку не следовало о нем и
     упоминать и того менее - выводить из него какое бы то ни было заключение.
     Государь Петр III был дороден, белокур, имел голубые глаза: самозванец был
     смугл, сухощав, малоросл; словом, ни в одной черте не сходствовал с государем.
      Страница 98. "12 генваря 1773, раскольники (в Яицком городке) взбунтовались
     и убили как генерала (Траубенберга), так и своего атамана".
      Не в 1773, но в 1771. См. Левшина, Рычкова, Ист. Пугач, бунта, и пр.
      Стран. 102. "Полковник Чернышев прибыл на освобождение Оренбурга, и 29
     апреля 1774 года сражался с мятежниками; губернатор не подал ему никакой помощи"
     и проч.
      Не 29 апреля 1774 г., а 13 ноября 1773; в апреле 1774 года разбитый Пугачев
     скитался в Уральских горах, собирая новую шайку.
      Г. Броневский, описав прибытие Бибикова в Казань, пишет, что в то время (в
     январе 1774) самозванец в Самаре и Пензе был принят народом с хлебом и солью.
      Самозванец в январе 1774 года находился под Оренбургом и разъезжал по
     окрестностям оного. В Самаре он никогда не бывал, а Пензу взял уже после
     сожжения Казани, во время своего страшного бегства, за несколько дней до своей
     собственной погибели.
      Описывая первые действия генерала Бибикова и медленное движение войск,
     идущих на поражение самозванца к Оренбургу, г. Броневский пишет: "Пугачев, умея
     грабить и резать, не умел воспользоваться сим выгодным для него положением.
     Поверив распущенным нарочно слухам, что будто от Астрахани идет для нападения на
     него несколько гусарских полков с донскими казаками, он долго простоял на месте,
     потом обратился к низовью Волги и через то упустил время, чтобы стать на
     угрожаемом нападением месте".
      Показание ложное. Пугачев все стоял под Оренбургом и не думал обращаться к
     низовью Волги.
      Г. Броневский пишет; "Новый главноначальствующий граф Панин не нашел на
     месте (на каком месте?) всех нужных средств, чтобы утишить пожар мгновенно и не
     допустить распространения оного за Волгою".
      Граф П. И. Панин назначен главноначальствующим, когда уже Пугачев
     переправился через Волгу и когда пожар уже распространился от Нижнего-Новгорода
     до Астрахани. Граф прибыл из Москвы в Керенск, когда уже Пугачев разбит был
     окончательно полковником Михельсоном.
      Умалчиваю о нескольких незначащих ошибках, но не могу не заметить важных
     пропусков. Г. Броневский не говорит ничего о генерал-маиоре Каре, игравшем столь
     
     

Главная Страницы1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Хостинг от