Он знал, что и Лира страдает так же, - об этом ясно говорила ее вымученная, напряженная улыбка.
      И все же она улыбалась.
      Один последний поцелуй - такой быстрый и неуклюжий, что они стукнулись скулами и слеза с ее щеки мазнула его по лицу; их деймоны тоже поцеловались на прощание, и Пантелеймон скользнул в окно и к Лире на руки; а потом Уилл начал закрывать окно, а потом наступил конец - оказалось, что проход закрыт и Лиры больше нет.
      - А теперь... - Он старался, чтобы его голос звучал буднично, но ему все равно пришлось отвернуться от Мэри. - Теперь я сломаю нож.
      Он пощупал воздух привычным способом, нашел зацепку и попытался вызвать в памяти тот давний случай, когда он хотел открыть окно в пещере, а миссис Колтер вдруг непонятно почему напомнила ему мать - и нож сломался, поскольку наконец встретил то, чего не мог разрезать, - это была его любовь к ней.
      Вот и сейчас он попробовал представить себе мать такой, какой видел ее в последний раз, - испуганная и расстроенная, она провожала его тогда в тесной прихожей миссис Купер.
      Но это не сработало. Нож легко пропорол воздух, и перед ними раскрылся мир, где бушевала гроза: тяжелые капли брызнули им в лицо, ошеломив обоих. Уилл быстро закрыл окно и ненадолго задумался.
      Его деймон знал, что ему нужно сделать, и сказал просто:
      - Лира.
      Конечно! Он кивнул и, сжимая нож в правой руке, левой нашел у себя на щеке место, еще влажное от ее слезы.
      И на этот раз нож с душераздирающим треском сломался, и кусочки лезвия упали на землю и рассыпались по камням, мокрым после дождя из другой вселенной. Уилл опустился на колени, чтобы аккуратно собрать их, и Кирджава с ее острым по-кошачьи зрением помогла ему отыскать все обломки до последнего.
      Потом Мэри вскинула на плечо рюкзак.
      - Ну, - сказала она, - послушай-ка меня, Уилл. - Мы с тобой почти не говорили, ты и я... так что мы, можно сказать, еще толком не знакомы. Но мы с Серафиной Пеккала кое-что обещали друг другу, да и Лире я это обещала, но если бы я даже и не давала никаких других обещаний, то пообещала бы тебе то же самое, а именно: если ты мне позволишь, я буду тебе другом, пока мы оба живы. Оба мы сами по себе, и, я думаю, нам обоим пригодится эта... я имею в виду, что нам больше не с кем поговорить обо всем этом, кроме как друг с другом... Вдобавок мы оба привыкли жить со своими деймонами... И у обоих проблемы, и если уж это нас не объединит, я не знаю, что еще может...
      - У вас проблемы? - спросил Уилл, глядя на нее. И она ответила ему открытым, дружеским, честным взглядом.
      - Да. Прежде чем уйти, я разбила кое-какие приборы в лаборатории, и подделала удостоверение, и... Все это мы как-нибудь утрясем. И твои проблемы - их тоже решим. Найдем твою мать и обеспечим ей хорошее лечение. А если тебе негде будет жить, что ж - если ты не против жить у меня, если мы это устроим, тогда тебе не придется отправляться в этот, как его... в приют. То есть нам нужно будет придумать что-нибудь правдоподобное и стоять на своем, но мы с этим справимся, верно?
      Мэри была другом. У него появился друг. Настоящий. А он и не ожидал...
      - Верно! - воскликнул он.
      - Ну, тогда за дело. Моя квартира в двух шагах отсюда, и знаешь, чему я сейчас обрадовалась бы больше всего на свете? Чашке горячего чаю! Так что пошли ставить чайник...
      Через три недели после того как Уилл на глазах у Лиры закрыл свой мир навсегда, она вновь очутилась в Иордан-колледже, за тем самым столом, где на нее впервые неотразимо подействовали чары миссис Колтер.
      На этот раз компания собралась небольшая: только Лира, Магистр и леди Ханна Релф, глава одного из женских колледжей, носящего имя Святой Софии. Леди Ханна присутствовала и на том давнишнем ужине; Лира хоть и удивилась, увидев ее снова, но вежливо поздоровалась и обнаружила, что память ее подвела, ибо эта леди Ханна оказалась гораздо умнее, интереснее и добрее той старомодно одетой матроны, которую она смутно помнила.
      Пока Лиры не было, произошла уйма разных событий - в Иордан-колледже, и в Англии, да и во всем мире. Похоже, влияние церкви резко усилилось и был принят целый ряд жестоких законов, но потом это влияние сошло на нет так же быстро, как выросло; в результате переворотов в Магистериуме религиозные фанатики были низвергнуты и к власти пришли более умеренные фракции.
      Жертвенный Совет распустили; в Дисциплинарном Суде Консистории, оставшемся без Президента, царило смятение.
      Оксфорд тоже пережил краткий период волнений, но теперь возвращался к своей прежней научной и ритуальной рутине. Кое-что изменилось: ценная коллекция серебра, принадлежащая Магистру, была похищена, некоторые слуги исчезли из колледжа. Однако личный слуга Магистра, Казинс, никуда не делся, и Лира готовилась отреагировать на его враждебность вызовом, ибо они были врагами, сколько она себя помнила. Но когда он тепло приветствовал ее, взяв ее руку в свои, это буквально ошеломило Лиру: неужели в его голосе действительно звучит искреннее радушие? Да уж, вот это изменился так изменился!
      За ужином Магистр и леди Ханна перечисляли все, что случилось за время Лириного отсутствия, и она слушала их то с огорчением, то с печалью, то с изумлением. Когда же они перешли в гостиную, где им подали кофе, Магистр сказал:
      - Ты почти не давала о себе знать, Лира. Но мне известно, что ты многое повидала. Можешь рассказать нам что-нибудь о пережитом?
      - Да, - ответила она. - Хотя не все сразу. Кое-чего я и сама не понимаю, а кое от чего и сейчас дрожу и плачу; но, обещаю, я расскажу вам все, что смогу. Только тогда и вы кое-что мне пообещайте.
      Магистр переглянулся с седовласой леди, на коленях которой сидела мартышка, ее деймон, и в глазах у обоих промелькнула веселая искорка.
      - Что же? - спросила леди Ханна.
      - Пообещайте, что будете верить мне, - серьезно сказала Лира. - Я знаю, что не всегда говорила правду, а бывало и такое, что мои выдумки спасали мне жизнь. В общем, я знаю, какая я была, и знаю, что вы это знаете, но я не хочу рассказывать свою настоящую историю, если вы будете верить мне только наполовину: слишком уж она для меня важна. Поэтому я обещаю вам рассказать правду, если вы обещаете мне поверить.
      - Ну что ж, обещаю, - сказала леди Ханна, и Магистр согласно кивнул.
      - Но вы знаете, чего мне хочется, - сказала Лира, - почти... почти что больше всего на свете? Мне хочется снова научиться понимать алетиометр. Ах, это было так странно, Магистр, - как это умение вдруг пришло, а потом раз - и пропало! Еще недавно я умела это так хорошо... могла двигаться по значениям символов туда и обратно, перескакивать от одного к другому и замечать все связи - это было как... - Она улыбнулась и продолжала: - Я носилась прямо как обезьяна по деревьям, быстро-быстро. А потом вдруг хлоп - и ничего... Все сразу как будто потеряло смысл: я даже ничего не могла вспомнить, кроме основных значений, например, что якорь означает надежду, а череп - смерть. А ведь их там были тысячи... И все исчезло.
      - Нет, Лира, не исчезло, - сказала леди Ханна. - Книги по-прежнему лежат в Бодлианской библиотеке. Наука работы с алетиометром жива и не думает умирать. Леди Ханна сидела напротив Магистра, в одном из двух кресел около камина, а Лира - на пуфике между ними. В комнате горела только лампа у кресла Магистра, но лица пожилых людей были видны отчетливо, и Лира поймала себя на том, что внимательно разглядывает леди Ханну. Она добрая, подумала Лира, и мудрая, и проницательная - но в остальном ее лицо оставалось для нее такой же загадкой, какой стали теперь показания алетиометра.
      - Ну что же, - промолвил Магистр, - пора нам подумать о твоем будущем, Лира.
      При этих словах она вздрогнула. Потом собралась с духом и выпрямилась.
      - Все время, пока меня не было, - заговорила она, - я про это не думала. Я всегда думала только о том, что делалось вокруг, о настоящем. Много раз мне чудилось, что у меня вовсе нет будущего. Но теперь... Вдруг оказалось, что передо мной целая жизнь, но нет... нет никакого представления о том, что с ней делать, - это все равно что иметь алетиометр и не знать, как с ним обращаться. Наверно, я буду работать, только не знаю, над чем. Родители у меня из богатых, но готова поспорить, что они никогда не откладывали для меня деньги, да и вообще, сейчас они уж точно все их куда-нибудь да потратили, так что если бы даже я имела на них право, то ничего бы не получила. Не знаю, Магистр. Я вернулась в Иордан, потому что раньше здесь был мой дом и мне некуда больше идти. Думаю, король Йорек Бирнисон позволил бы мне жить на Свальбарде, а Серафина Пеккала - с ее ведьминским кланом; но я не медведь и не ведьма, так что мое место не там, хоть я их и люблю. Может, меня возьмут к себе цыгане... Но, если честно, я больше не знаю, что мне делать. Если честно, я... растерялась.
      Они смотрели на нее: ее глаза блестели ярче обычного, подбородок был выдвинут вперед - манера, которую она, сама того не заметив, переняла у Уилла. "Она выглядит не только растерянной, но и решительной", - с восхищением подумала леди Ханна, а Магистр заметил и кое-что еще: заметил, что детская, неосознанная грация исчезла и Лира стесняется своего повзрослевшего тела. Но он всей душой любил эту девочку и с гордостью и трепетом подумал о том, в какую прекрасную женщину она превратится уже очень скоро. И сказал:
      - Покуда стоит наш колледж, ты не останешься бездомной, Лира. Ты можешь жить здесь, сколько захочешь. А что до денег - твой отец передал нам определенную сумму на обеспечение всех твоих нужд, а меня назначил ее распорядителем, так что на этот счет не беспокойся.
      В действительности лорд Азриэл ничего подобного не делал, однако Иордан был богатым колледжем, да и у Магистра были свои средства, уцелевшие даже после недавних пертурбаций.
      - Нет, - продолжал он, - меня больше заботит твоя учеба. Все-таки ты еще очень молода, а прежде твое образование зависело от... Ну, если уж быть совсем откровенным, от того, кому из наших ученых ты внушала меньший страх, - сказал он, и на губах его мелькнула улыбка. - Оно было бессистемным. Однако может оказаться, что с течением времени твои таланты увлекут тебя в направлении, которого мы сейчас вовсе не можем предвидеть. Но если бы ты поставила в центр своих жизненных интересов алетиометр и решила сознательно обучиться тому, что когда-то делала по интуиции...
      - Да, - уверенно сказала Лира.
      - ...то ты вряд ли могла бы сделать лучший выбор, чем предать себя в руки моего доброго друга леди Ханны. Как ученый, в этой области она не знает равных.
      - Позволь сделать тебе предложение, - сказала леди, - и сразу можешь не отвечать. Сначала подумай. Так вот: мой колледж не такой древний, как Иордан, да и ты еще слишком молода, чтобы туда поступить, но несколько лет тому назад мы приобрели большой дом в северном Оксфорде и решили открыть там школу-интернат. Я с удовольствием познакомила бы тебя с директором - вдруг ты захочешь стать одной из наших учениц? Понимаешь ли, есть одна вещь, которая вскоре тебе понадобится, - я имею в виду дружбу со сверстницами. В юности мы многое узнаем друг от друга, а в Иордане вряд ли найдется достаточное количество девочек твоего возраста. Директор нашей школы - умная молодая женщина, энергичная, добрая, с воображением. Нам повезло, что мы ее нашли. Поговори с ней, и если моя идея придется тебе по душе, пусть интернат Святой Софии будет твоей школой, так же, как Иордан - твоим домом. А если тебе захочется начать систематические занятия с алетиометром, я, пожалуй, смогу давать тебе уроки. Но времени у нас впереди сколько угодно, так что не торопись, дорогая; ответишь, когда решишь.
      - Спасибо, - сказала Лира. - Спасибо, леди Ханна, я подумаю.
      Магистр дал Лире свой ключ от двери в сад, и теперь она могла уходить и приходить в любое время. После ужина, когда совсем стемнело - главные ворота уже заперли, - они с Пантелеймоном выскользнули из колледжа и пошли по темным улицам, слушая, как оксфордские колокола отбивают полночь.
      Когда они оказались в Ботаническом саду, Пан погнался по лужайке за мышкой, а потом раздумал и залез на огромную сосну у ограды. Было радостно смотреть, как он прыгает с ветки на ветку так далеко от Лиры, но им следовало соблюдать осторожность, чтобы никто этого не видел: приобретенная с таким трудом ведьминская способность к разделению должна была остаться их тайной. Прежде Лира обязательно выдала бы эту тайну своим сорванцам-приятелям, чтобы посмотреть, как они в ужасе выпучат глаза, но Уилл научил ее ценить молчание и осторожность. Она села на скамейку и стала ждать Пана. Он любил заставать ее врасплох, но обычно она успевала заметить его раньше, чем он рассчитывал; вот и сейчас она увидела, как он крадется к ней по берегу реки. Отвернувшись, она притворилась, что не замечает его темного силуэта, и схватила его в тот момент, когда он прыгнул на скамейку.
      - У меня почти получилось, - сказал он.
      - Да ну. Ты еще у ворот был, а я уже тебя засекла. Он уселся на спинке скамьи и оперся передними лапками на ее плечо.
      - Что мы ей ответим? - спросил он.
      - Что согласны. Все равно, пока надо только встретиться с директоршей. А про школу после решим.
      - Но мы согласимся, правда?
      - Да, - откликнулась она, - скорей всего.
      - Там, должно быть, неплохо.
      Лира подумала о других ученицах. Какие они? Наверное, умнее ее, и больше знают, и уж точно лучше разбираются в том, что считают важным девочки ее возраста. А она не сможет рассказать им и сотой доли того, что знает. И обязательно покажется им невежественной простушкой...
      - Как думаешь, леди Ханна и впрямь умеет общаться с алетиометром? - спросил Пантелеймон.
      - С помощью книг - уверена, что да. Интересно, сколько их, этих книг? Помяни мое слово: мы выучим их все, а потом без них обойдемся. Не таскать же с собой повсюду целую кучу... Пан!
      - Что?
      - Ты когда-нибудь расскажешь мне, что вы делали с деймоном Уилла, когда были без нас?
      - Когда-нибудь. А она расскажет Уиллу... мы уговорились, что сделаем это, когда придет время - мы оба это почувствуем, - но не раньше.
      - Хорошо, - покладисто ответила она.
      Она рассказала Пантелеймону все, но он имел право на свои секреты: в конце концов, она так жестоко с ним обошлась.
      Кроме того, приятно было сознавать, что их с Уиллом объединяет еще что-то. Она задумалась, наступит ли когда-нибудь в ее жизни час, когда она перестанет думать о нем: мысленно говорить с ним, заново переживать все минуты, проведенные вместе, мечтать услышать его голос и почувствовать прикосновение его рук, его любовь. Раньше ей и не снилось, что можно полюбить кого-нибудь так сильно; из всех ее удивительных приключений это было самое удивительное. Ей казалось, что нежность, оставленная в ее сердце этой любовью, похожа на ушиб, который никогда не пройдет и который она будет лелеять вечно.
      Пан скользнул вниз, на скамью, и свернулся калачиком у нее на коленях. Здесь, в темноте, они могли чувствовать себя спокойно - она и ее деймон с их секретами. Где-то в спящем городе были книги, которые снова научат ее пользоваться алетиометром, и добрая, умная женщина, которая ей в этом поможет, и девочки-школьницы, которые знают гораздо больше, чем она сама...
      "Они еще не подозревают об этом, - мелькнуло у Лиры в голове, - но они станут моими подругами".
      - Помнишь, что сказал Уилл... - пробормотал Пантелеймон.
      - Когда?
      - На пляже, перед тем как ты взялась за алетиометр. Он сказал, что других мест для нас нет. Так говорил ему отец. Но было и кое-что еще.
      - Помню. Он имел в виду, что с царством - с небесным царством - покончено, его больше не существует. Мы не должны жить так, будто оно значит больше, чем жизнь в этом мире... потому что самое важное место всегда там, где мы сами.
      - Он сказал, мы должны кое-что построить...
      - Вот почему нам нужна вся наша жизнь целиком, Пан. А иначе мы ушли бы с Уиллом и Кирджавой, правда?
      - Да. Конечно! Или они с нами. Только...
      - Только тогда мы не смогли бы это построить. И никто не сможет, если будет думать в первую очередь о себе. Хоть это ужасно трудно, нам надо быть веселыми, и добрыми, и любопытными, и смелыми, и терпеливыми, а еще учиться и думать, и работать изо всех сил, всем нам, во всех наших мирах, и тогда мы построим...
      Ее руки лежали на его шелковистой спине. Где-то в саду запел соловей, легкий ветерок тронул ее волосы и прошелестел листьями в вышине. И все колокола города прозвенели по разу - один высоко, другой низко, некоторые поблизости, а некоторые в отдалении, какой-то надтреснуто и брюзгливо, а какой-то серьезно и густо, но все на разные голоса объявили одно и то же время, хотя два или три чуть-чуть запоздали. И там, в другом Оксфорде, где они с Уиллом поцеловались на прощание, тоже, наверное, звонили колокола, и пел соловей, и ветерок шевелил листву в Ботаническом саду.
      - И тогда что? - сонно переспросил ее деймон. - Что мы построим?
      - Небесную республику, - сказала Лира.