"Ты куда?" - спрашивают меня.
      "В антимир", - говорю.
      "Привет антимирянкам".
      "Передам обязательно", - смеюсь и легонько толкаю дверь там, где нарисована ручка. Дверь - или мне это только показалось, - подалась под моей рукой, и я, словно меня подтолкнули сзади, шагнул вперед, ощутив тот неприятный холодок в животе, который всегда возникает, когда лифт стремительно спускается в темный ствол шахты. И мне подумалось, что я вошел в такой же темный и пустой лифт, а может быть, просто зажмурился от страха и удивления: тело непонятно легко прошло сквозь стену, словно дверь действительно открылась в другую комнату. А ведь я-то знал, что никакой двери не было за рыночной мазней на обоях.
      Я открыл глаза, оглянулся на дверь. Дверь как дверь. Галлюцинация. Ребята за столом сидят за картами. Протер глаза, подошел к столу и сел.
      "Ну и как антимир?" - спросил Олег.
      "Ничего себе, - говорю, - только темно и тихо".
      "И дверь отворяется?"
      Я не ответил. Я ведь знал, что толкнул нарисованную дверь и она _открылась_. Открылась и захлопнулась, когда я переступил пространство, образованное проемом. Мысль о галлюцинации я отбросил: на учете у районного психиатра не состою. Все вокруг подсказывало мне, что это была лишь игра воображения, провал в сознании, сон наяву. Все - и куст шиповника за окном, и прихотливая игра света на полу, и рокочущий баритон Гофмана: "На валете мы его берем, а девятку придется отдать", и деловитый перезвон посуды на половине хозяйки дома, - все это убеждало меня в неизменности окружающего. Но что-то останавливало, врывалось тревожным диссонансом в знакомую картину летнего подмосковного утра. Я никак не мог поймать это дразнящее "что-то" и невольно раздражался, как человек, вспоминающий забытую мелодию. Она липла ко мне, эта дразнящая мелодия, звенела назойливым комаром и... вдруг прорвалась, заполнила всю комнату оглушающим звоном.
      Я вспомнил: в той комнате были другие обои.
      И сразу все вокруг смолкло, как фильм, у которого неловкий механик выключил фонограмму. Беззвучно двигался маятник на старинных стенных часах, беззвучно дергался рот Олега, беззвучно колыхалась занавеска на окне, и мохнатый шмель так же беззвучно бился о стену, заклеенную чужими обоями.
      Те были ярко-зеленые с золотистой россыпью ромашек и неровной линией бордюра у потолка. Я разглядел и запомнил их, когда стоял у нарисованной двери, повторяя сказочное "Сезам, отворись!". И "сезам" не подвел: я действительно шагнул в антимир, оклеенный с четырех сторон грязно-розовыми обоями. Все остальное осталось прежним, и это было так неправдоподобно, что я невольно рассмеялся и поперхнулся.
      "Что с вами?" - спросил Гофман.
      Фонограмма включилась. Я снова мог слышать и говорить. А если сидевшие за столом совсем не те, с кем я разговаривал за нарисованной дверью? Если вместе с обоями изменились и их имена, склонности и профессии? Спрашивал меня Гофман, с него я и начал проверку.
      "Пустяки, - говорю, - спазма. Все в порядке... доктор".
      А сам думаю: сейчас удивится и скажет: "С ума сошли, какой же я доктор?" Молчу, жду. А он лениво, ничуть не удивившись, вынимает из кармана свою машинку и говорит: "Сейчас посмотрим, какая это спазма. Дайте руку".
      Значит, думаю, не ошибся: это Гофман и профессия у него та же. Очевидно, и у Роберта: сваленные в углу холсты и подрамники подтверждают. Только картин на стенах поменьше.
      А Гофман приложил свой аппарат к моему запястью, потом к груди, сначала справа, затем слева, и, явно недоумевая, произнес:
      "Вы, оказывается, феномен, дружище. Сердце-то у вас не справа, а слева".
      Я ответил, что это и соответствует норме, на что последовал общий хохот и саркастическое замечание Гофмана о моей, мягко говоря, склонности к шуткам. Я замолчал, сразу поняв, что я все-таки ненормален в этом чертовски нормальном мире, где правое стало левым, а левое правым. Как отражение в зеркале. Только отражение это я сам, а мой зеркальный оригинал находится в аналогичной ситуации: ему приходится объясняться с теми же людьми, за тем же столом, на том же месте. Мы просто поменялись местами в двух схожих до мелочей существованиях. В одном и том же пространстве, но по разные стороны зеркала. Даже время у нас течет одинаково.
      "Сколько на ваших?" - спрашиваю.
      "Четверть девятого".
      Сходится до минуты. А разве могло быть иначе? Две киноленты событий, растянутые во времени, повторяются в каждом кадре. Одновременно мы встали из-за стола, одновременно открыли дверь, одновременно прошли сквозь черное "ничто" - нуль-проход или как там его еще называют. В этой логической цепи не хватало еще одного звена.
      Я медленно поднялся со стула.
      Он, вероятно, тоже встал, встречая удивленные взгляды товарищей.
      "Опять в антимир?"
      "Почему в анти? В свой мир".
     

Главная 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100