Чтобы добиться вашего скорейшего освобождения из-под этой смехотворной стражи, дорогой господин Каширский, мне немало пришлось порассказать о вашем с уважаемой Анной Сергеевной бескорыстии и любови к справедливости!
      Столь гнусных поклепов Глухарева стерпеть не могла. Сенсорно почувствовав, что Анна Сергеевна уже готова взорваться и наговорить неизвестно чего, причем невзирая на лица и не выбирая выражений, Каширский незаметно наступил ей на туфельку.
      -- Ай! -- вскрикнула Анна Сергеевна. -- Что вы себе позволяете, невежа!
      -- Совершенно с вами согласен, сударыня, -- по-своему истолковав ее слова, произнес Путята. -- И знаете, друзья мои, обычно я стараюсь никого не перехваливать, но вам скажу: вы в своих разысканиях превзошли даже самого Василия Николаича Дубова и его помощников, на которых я возлагал большие надежды!
      При имени Дубова Анна Сергеевна аж зашипела от злобы, и Каширский, чтобы как-то загладить неловкость, провозгласил:
      -- Рады служить Царю и Отечеству!
      -- И вы своими делами доказали эти слова, -- проникновенно откликнулся Путята. -- Тем более, что здесь находится свидетель и, так сказать участник ваших славных свершений. -- Царь кивнул в сторону человека, стоявшего по правую сторону от престола. Он был одет с некоторой щеголеватостью, а шляпа с пером более соответствовала обычаям даже не Кислоярских бояр, а скорее, рыцарей Ново-Ютландского королевства.
      И лишь когда сей господин галантно поклонился царю и учтиво приподнял шляпу, обнажив плешь, Анна Сергеевна и Каширский увидали, что это ни кто иной, как Петрович. На сей раз "установки" Каширского сработали, что называется, на полную катушку -- бывший Соловей-Разбойник "стал совсем другим человеком" настолько, что даже внешне изменился до неполной узнаваемости.
      -- Лаврентий Иваныч, мы хотели бы еще раз полюбоваться на эти замечательные сокровища, -- сказал Путята. И добавил, выразительно глянув на Анну Сергеевну: -- Покамест их не потратили на народное благосостояние.
      Лаврентий Иваныч подошел к столу в углу палаты и сдернул покрывало. На столе кучей лежали все те драгоценности, включая золотой кувшинчик и малахитовый ларец, которые Каширский откопал у озера.
      -- Неужели Петрович заложил? -- тихо спросила Анна Сергеевна.
      -- Нет, это исключено! -- искренне возмутился Каширский. -- Я ему дал устано...
      -- Вашими бы установками да задницу подтирать! -- в бессильной ярости прошипела Глухарева.
      Царь подошел к столу и принялся перебирать сокровища. Выбрав колечко попроще, он с легким полупоклоном преподнес его Анне Сергеевне:
      -- Сударыня, это то немногое, чем я могу отблагодарить вас за неоценимую услугу!
      Судя по виду Анны Сергеевны, она была бы не прочь швырнуть это колечко Путяте прямо в морду, а заодно и высказать все, что о нем думает, но ей все же каким-то чудом удалось сдержать себя и даже поблагодарить всемилостивейшего монарха:
      -- Спасибо, Государь, ваша щедрость воистину не знает пределов.
      -- Да, моя щедрость меня погубит, -- не то в шутку, не то всерьез согласился Путята. И тут же доказал эти слова, извлеча из кучи сокровищ тот самый кувшинчик, который накануне так приглянулся Каширскому.
      -- А это вам, мой дорогой ученый друг. Если желаете, я велю выбить надпись: "Господину Каширскому в знак признательности от Путяты".
      -- Спасибо, не надо, -- вежливо отказался Каширский и чуть не выхватил кувшинчик у Путяты из рук.
      -- А тебя чем бы я мог отблагодарить, мой верный и благородный Петрович? -- оборотился Путята к Соловью.
      Петрович низко поклонился и еще раз приподнял шляпу:
      -- Лучшей благодарностью для меня будет, ежели эти нечаянные драгоценности и впрямь хоть сколько-нибудь помогут нашим бедным простым людям!
      "Хорошо устроился", -- злобно подумала Анна Сергеевна. -- Сам весь в белом, а я -- в дерьме с ног до головы!"
      Каширский тут же принял эту "телепатему", ибо и сам испытывал сходные чувства. Он устремил на Петровича пристальный взор и, почти не разжимая губ, зашептал:
      -- Даю вам... Или нет, освобождаю вас от вчерашней установки!
      И не успел Каширский договорить, как Петрович сделал шаг вперед, обвел мутным взглядом всех, кто был в палате, сорвал с себя шляпу и, швырнув ее оземь, стал ожесточенно топтать. И Путята, и Лаврентий Иваныч, и все остальные с немалым изумлением глядели на него, лишь Каширский смиренно взирал на выходки Петровича, как бы говоря: "А я тут не при чем".
      Но Петрович, очевидно, так не считал. Ткнув пальцем в сторону Анны Сергеевны, он надсадно заверещал:
      -- Вот они, главные ворюги! Это они, царь-батюшка, тебя обворовать хотели, а я им не дал! Все кругом воры и мироеды, одни мы с тобой честные люди, а эти все только и глядят, как бы трудовой народ обобрать!..
      Выдав сию обличительную речь, Петрович в изнеможении опустился на пол рядом с растоптанной шляпой.
      Царь-батюшка многозначительно молчал, как бы ожидая, что еще "выкинет" Петрович. И не дождавшись, вкрадчивым голосом обратился к Анне Сергеевне и Каширскому:
      -- Тут вот господин Петрович намекал, будто бы вы меня обворовать хотели. Не желаете ли вы лично развеять эту инси... исни... инсинува... в общем, этот наговор?
      -- Придурок, -- желчно бросила Глухарева. Каширский же, напротив, не
     

Главная 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200