честный и реально мыслящий человек, вынужден был верить.
      -- За сорок лет работы в Сыскном приказе я не делал ничего, что противоречило бы закону и моей собственной совести. А за те десять лет, что возглавлял Приказ -- и другим не дозволял делать этого. Да, мне приходилось трудиться среди воров, разбойников, мздоимцев, но я, простите за громкие слова, никогда не изменял понятиям о совести и чести, хоть это порой бывало и нелегко. А теперь ощущаю, что оставаться порядочным человеком с каждым днем становится все сложнее. Это трудно объяснить, но вы меня, конечно, понимаете.
      -- Да, разумеется, -- кивнул священник. -- Я-то здесь всего второй год, но то же самое чувствую...
      -- Вот видите, -- подхватил боярин Павел, -- а каково тут жить и видеть, как честных и неподкупных людей убирают, а на их место назначают либо явных глупцов, либо таких, по ком давно темница тоскует! Каково наблюдать, как твои друзья и единомышленники один за другим приноравливаются к обстоятельствам и вливаются в общую толпу служителей не делу, а личностям.
      -- А чем вы это можете объяснить? -- пристально глянул отец Александр на боярина Павла. -- Корысть? Страх? Что-то еще?
      -- Не знаю, -- развел руками Пал Палыч. -- Наверное, и то, и другое, и третье. Что-то мрачное и гнетущее, словно разлитое в воздухе с тех пор, как... -- Боярин Павел не договорил, но отец Александр все понял:
      -- А что Государь?
      -- Так я и Государю то же самое всякий раз говорю, -- невесело усмехнулся боярин Павел. -- А он всякий раз отвечает: "Да-да, Пал Палыч, я с вами полностью согласен, это совершенно недопустимо. И ежели чего узнаете, непременно обо всем докладывайте мне лично, мы вместе обмыслим, что делать", и все такое.
      -- Ну и как, прислушивается Государь к вашим словам?
      -- Прислушивается, да еще как, -- уныло кивнул боярин Павел, -- но поступает чаще всего точно наоборот. Не пойму только, отчего он все еще благоволит ко мне -- я же знаю, какие гадости на меня наговаривает его окружение!
      -- В нашей стране сказали бы -- для поддержания авторитета власти, -- заметил отец Александр. -- Как бы это получше объяснить? Если при власть имущих находится человек вроде вас, известный честностью и неподкупностью, то и сама власть, какая бы она ни была, получает больше доверия в обществе.
      -- Возможно, -- не без горечи усмехнулся Пал Палыч и одернул на себе боярский кафтан, к которому еще не очень привык. -- Однако вернемся от общего к частностям. Я не хочу и знать, кому ваш Ярослав так круто переступил дорогу, что его извести пытались. Вопрос в другом -- могу ли я чем-то помочь, и если да, то как?
      -- Видите ли, дорогой Пал Палыч, тут кроме прочего еще и сердечные дела примешались. Возлюбленная Ярослава -- мужняя жена, и она готова бежать вместе с ним. Сперва в Новую Мангазею, а потом за границу. Но теперь я вижу, что бежать придется ему одному, а Евдокия Даниловна присоединится к нему позже... Ну, чего тебе? -- спросил отец Александр у лохматой черной собаки, которая молча сопровождала их с самого начала улицы. -- Вот попрошайка! -- И, пошарив в карманах рясы, священник сунул ей какой-то пирожок. -- Все, больше не проси, нету.
      -- Извините, Александр Иваныч, какая Евдокия Даниловна? -- тихо переспросил Пал Палыч, когда собака отошла с пирожком на обочину. -- Уж не... Впрочем, меня это не касается. -- И, помолчав, добавил: -- Даже если и та самая.
      -- Ну вот, язык мой -- враг мой, -- обескураженно развел руками отец Александр. -- Пал Палыч, можно Ярослав побудет у вас до завтра? К тому времени я все подготовлю для его побега, а потом, Богу помолясь, и в свой путь отправлюсь. Вы, главное, о Васятке позаботьтесь. Я бы его с собою взял, да в нашей стране, боюсь, ему неуютно будет...
      -- На этот счет не беспокойтесь, -- твердо ответил Пал Палыч. -- Ну, вроде все обговорили? Тогда давайте прощаться. Незачем Тайному приказу очи мозолить -- дескать, о чем это два таких неблагонадежных подданных так долго лясы точат?
      -- Э, любезнейший Пал Палыч, тут уж не Тайным приказом, а еще чем потайнее пахнет, -- как бы в шутку возразил отец Александр. -- Ну, благослови вас Господь на добрые дела!
      Священник истово перекрестил Пал Палыча, тот низко ему поклонился и продолжил путь уже в одиночестве. Отец Александр проводил его взором, тяжко вздохнул и побрел восвояси.
     
      x x x
     
      В ожидании, пока подадут обед, Василий Дубов прямо в трапезной демонстрировал содержание сундука, обнаруженного на огороде возле бывшей кузницы. А попутно рассказывал, как им удалось его найти. Особо при этом он расхваливал Васятку, впрочем, без опаски "перехвалить", ибо сам Васятка отсутствовал: едва карета дона Альфонсо прибыла в Терем, он тут же заявил, что настоящий, главный клад, по его разумению, зарыт где-то на берегу пруда, и, выбрав в чулане лопату "по себе", отправился на поиски. Естественно, Петрович тут же увязался за ним, и таким образом ничто не мешало откровенной беседе и предстоящему дружескому обеду.
      Дормидонт очень внимательно рассматривал иконы и перелистывал церковные книги -- Надежда чувствовала, что эти занятия как-то отвлекали его от невеселых дум. По ходу дела царь уверенно определял, какому иконописцу мог принадлежать тот или иной святой лик, выказывая себя немалым знатоком в этой области. На одной иконе, в художественном отношении далеко не самой совершенной, Дормидонт остановился особо:
     

Главная 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200