вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того -- князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела.
      Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу.
      -- Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, -- вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя.
      -- Ну, может, чего и гнетет, -- пробурчал Длиннорукий, -- да это дело домашнее, а у тебя, Государь-батюшка, и без того забот по горло.
      -- А ты все же расскажи, -- царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. -- Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две -- еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой.
      -- Ну что ты, Государь, где уж моей глупой голове с твоею равняться, -- возразил князь, который однако же был весьма тронут этой незатейливой лестью. -- А горе у меня такое -- Петрович сбежал.
      -- Ай-яй-яй, как нехорошо, -- нахмурился Путята. -- А может быть, он оттого сбежал, что ты с ним дурно обращался?
      -- Да что ты, царь-батюшка, это я-то дурно обращался? -- в избытке чувств всплеснул князь короткими толстыми руками. -- Лучше, чем к родному брату, относился! И на приличную должность пристроил, и в еде никогда не отказывал, и в одежде!..
      -- А отчего ж твой Петрович всегда в лохмотьях щеголял? -- не без некоторого ехидства спросил Путята.
      -- Это он сам! -- вспылил Длиннорукий. -- Я ему свои лучшие старые наряды предлагал, а он ни в какую -- мол, так я привык, и все тут. Ну еще бы -- столько лет в лесах разбойничал... А ну как опять на большую дорогу сбежал? -- вдруг смекнул Длиннорукий. -- А что, с него станется. Верно говорят: сколько волка ни корми, а он в лес глядит!
      -- Верно говорят, ох верно, -- сочувственно поддакнул Путята. -- Но будем все же надеяться на лучшее. Ну, погуляет и вернется.
      -- Да куда он вернется, -- все более распалялся Длиннорукий, -- когда он меня обокрал!
      -- А вот это уж и вовсе нехорошо, -- скорбно покачал головой царь. -- Что сбежал, это еще пол беды, а ежели обокрал, то придется разыскать и в острог препроводить. И много ли у тебя добра пропало?
      -- Не знаю, не проверял, -- буркнул градоначальник. -- Но что-нибудь стянул, уж не без этого, я его знаю!
      Царь пристально глянул на князя Длиннорукого:
      -- А у тебя, выходит, немалые богатства дома заначены, коли есть, что стянуть...
      -- Да что ты, царь-батюшка, нету ничего! -- возопил князь. -- Беден я, аки мышь церковная, тридцать лет верой-правдой служу, и ни полушки себе не взял!..
      Трудно сказать, до чего еще договорились бы два государственных мужа, но тут в горницу заглянул чернобородый дьяк:
      -- Государь, в Заседательной палате все уж собрались, одного тебя дожидаются.
      -- Ну, пускай малость еще погодят, -- откликнулся Путята. -- Ступай покамест, а я следом. И ты, княже, ступай в палату, скажешь остальным, что я скоро приду.
      И уже когда Длиннорукий был в дверях, Путята его окликнул :
      -- Постой, и как это я забыл -- я ж сам призвал твоего Петровича на ответственное задание.
     
      x x x
     
      Лихая тройка несла карету по уже знакомой нашим путешественникам дороге, ведущей в Белую Пущу и далее в Новую Ютландию. Но на сей раз их путь лежал не столь далеко -- к Загородному царскому терему, до которого езды было около часу. Лошадьми правил малоприметный мужичонка в стареньком потертом тулупе, и лишь очень немногие в Царь-Городе знали его как колдуна Чумичку.
      Дубов и его спутники -- Чаликова, Серапионыч и Васятка -- больше помалкивали, глядя через узкие окошки на проплывающие мимо луга, сменяющиеся перелесками. Чем дальше, тем реже попадались возделанные поля, а лес становился все гуще и дремучее. В присутствии Соловья Петровича никому не хотелось говорить о целях поездки, а уж тем более -- о личном. Сам же Петрович как бы и не чувствовал напряженности и разливался соловьем:
      -- Вот вы, я вижу, люди небогатые, по-своему даже трудящие, а служите богатеям, грабителям бедного люда. Ездите в ихних повозках, жрете ихнюю еду и берете от них деньги, заработанные кровию и потом наших бедных крестьян!
      Его попутчики не особо внимательно прислушивались к этим разглагольствованиям, думая больше о своем, лишь Чаликова в конце концов не выдержала:
      -- Но ведь вы же, Петрович, сами служите Государю, а он вовсе не бедный человек, а такой же грабитель, как и все остальные.
     

Главная 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200